Книга Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

Но — галеон, который он все-таки назвал уже в честь прекрасной женщины, дочери Филиппин… Корабль он не построит и знает об этом, но лицо Лолы, как ангела в лазури над парусами, — пусть это только мечта — а ведь хорошо!

Но — эта сцена в переулке, когда перед моими глазами качалось лезвие боло, как голова кобры… Отрабатывал долг Куласу и Аседильо, поставлял кредитору товар?

Я подошла к окну, посмотрела на глухую стену и пальмы. В целом-то — как же все здорово. То, что требовалось.

— Ну-ка, вот что, Лола, — сказала я негромко. — Немедленно сюда Эдди. Мне нужна встреча с капитаном Куласом. Хоть сегодня. В крайнем случае завтра.

13. Борьба за народ требует денег

Эдди — в приближенных к народу ношеных хлопковых одеяниях с карманами и пуговицами — сидел прямо, выставив вперед крючковатый нос. Кажется, у него что-то дергалось — то ли веко, то ли угол рта, то ли и то и другое вместе, а ведь совсем еще молодой человек, мстительно подумала я.

— Амалия, это может быть опасно! — наконец разжал он стиснутые губы.

— Ах, — согласилась я.

Соломенная шляпа Хуана де ла Круса покачивалась перед глазами, уши Матильды подрагивали, калеса скакала по буграм. С асфальтом тут было сложно, мы оказались по ту сторону Лунеты, она же — поле Уоллеса, где-то за Кабильдо, где живут бедные. День мягко клонился к вечеру. Другая страна, другой мир, подумала я — у нас в Пенанге сейчас, в декабре, жемчужная стена теплого и душного дождя смывает все на своем пути каждый день, начиная с четырех и до ночи. И как же мне хочется этих родных дождей.

Сейчас мы посмотрим, насколько это опасно. Не так же они глупы — думать, что я соглашусь исчезнуть в этом Кабильдо, не оставив никаких записок насчет того, куда поехала, к кому и с кем.

Я была настолько в себе уверена, что записок оставлять и не пыталась. Хотя Эдди, похоже, размышлял о том, что это он находится в опасном положении.

Все произошло до смешного прозаично. Хуан остановил калесу; вот типичный для бедных кварталов ресторанчик, весь из бамбука, не считая досок пола: бамбуковые столбы держат все сооружение, на полу — к которому ведут четыре ступеньки — стоят корявые стулья, сиденье и спинка которых из бамбуковой плетенки, и так далее. Везде запах пережаренного масла. Посетителей — никого, кроме человека в такой же, как у Хуана, плетеной шляпе, закинутой за плечи.

Да это же просто смешно: вот они, сдвинутые брови, плохо выбритый мощный подбородок с ямочкой. Ананаса нет, хотя если пойти на кухню, то никаких проблем — будет. Но и без него понятно, по той самой фотографии: конечно, это Кулас. Видимо, весь квартал знает, что Кулас тут часто отдыхает, да еще и наверняка бесплатно.

Дама, как известно, первой протягивает руку джентльмену. У него очень тяжелая и шершавая рука, все как положено.

— Амалия из Малайи, — представляюсь я, а он просто кивает.

Эдди молча придвигает себе стул. Хотя, похоже, ожидает, что Кулас предложит ему или пойти погулять, или… как это там? Пуньета? Но Кулас его как бы не замечает.

— Выпить? — предлагает народный герой, и я понимаю, что говорить придется на привычной здесь смеси английских и испанских слов, в моем случае — даже португальских.

А почему бы и не выпить. Народный напиток здесь или ром, поскольку сахарного тростника по всему Лусону и еще на десятке островов растет сколько угодно, или вот это. Джинчик. Пиво же — это американская радость, хотя и проникает медленно во все и всяческие слои общества. Тут его почти наверняка нет.

— Билог, — говорю я. — И сок каламанси.

Кулас чуть добреет. Билог — это такая маленькая бутылочка, как бы «один раз чуть-чуть выпить», помещается в ладони, даже моей. Знаменитый джин «Гинебра де Сан-Мигель» марки «Демонико». На этикетке и правда потрясающий демон, мне уже на третий день в этом городе сообщили, что создал демона давно, в нищей молодости, ныне великий художник Аморсоло, а сегодня его — художника, не демона — отбивают друг у друга все мои новые подруги из Эрмиты, выставляя потом мужьям счет.

Вот наши два билога и приносят, и еще сок маленьких лимончиков — каламанси… Эдди очень хочет выпить, он это вообще-то часто делает, но сейчас ограничивается соком.

Смотрю на этикетку: Сан-Мигель изгоняет дьявола не копьем, как положено, а кривым малайским крисом, а сам дьявол — какая же прелесть, черный, корявый, этакий фантасмагорический жук в хитиновый броне… Может, он такой и есть?

Капитан Кулас гостеприимно кивает на тарелку с чем-то золотистым и закрученным. Да это же испытание для меня: чичарон — свиная шкурка, которую зажаривают до хрусткости и… хрустят. Что я и делаю. Если масло не используется десять раз, то вполне милая и воздушная штука.

Кулас доброжелательно молчит.

— Капитан, — начинаю я. — Ну, дело прошлое — но вы, кажется, хотели на мне заработать. Ведь борьба за народ требует денег, правда?

— А вы как думали, — гнусаво подтверждает он. Ему, кажется, нравится начало разговора, в котором прозвучало это слово — деньги.

— Да-да. Но почему бы вам и правда на мне не заработать. У меня здесь есть одно серьезное дело, и мне не справиться с ним без помощи серьезных людей.

Он морщит лоб, свою мысль мне приходится высказать ему по второму разу, попроще. Дело. Деньги. Я заплачу.

Тут следует, подумала я, сделать паузу, чтобы мысль о деньгах хорошо покрутилась в его голове. И пусть Эдди поможет с переводом.

— Но сначала, капитан, я бы хотела понять некоторые тонкости. Ваше общество «Анак павис» — к кому оно относится? Говорят разное. Ребельдас, коммунистас, сакдалистас… Еще говорят — тулисанес.

Конечно, я не сказала такого слова, как «бандолеро». Тогда я причинила бы ему боль.

— Тулисанес — это прошлый век, — вдруг высказался Эдди. — Почитайте романы Рисаля — у него тулисанес романтические личности.

Мы с Куласом, будучи вежливыми людьми зрелых лет, терпеливо выслушали Эдди и вернулись к нашим серьезным делам. Действительно серьезным — видно было, что нам и следовало начать с выяснения тонкостей политических концепций. Без этого Кулас меня бы не понял.

— Мы не коммунистас, — начал загибать пальцы Кулас. — Коммунистас — это иностранная политика. Сакдалистас — наши друзья, но не мы. Ребельдас — да. Но коммунистас и сакдалистас тоже ребельдас.

— А-а, — сказала я с уважением. — То есть в целом против правительства.

— Гобьерно, — произнес Кулас с непередаваемым выражением. Он, кажется, даже хотел плюнуть на пол. Но передумал.

— Мы против гобьерно. Мы против независимости через десять лет. Хотим независимость сейчас. Против богатых и высоких зарплат, за реформу против бедности. Сакдал тоже этого хочет.

— Так, — подтвердила я.

— В Тондо каждый третий ребенок умирает до школы, — на неожиданно хорошем английском продолжил он (как японский журналист Накамура, выучивший свою речь заранее). — Знаете Тондо? Это вон там, у моря, в Маниле. Пешком всего час. Богатые это знают. Все знают. На Восточном Негросе десять процентов богатых владеют всей землей. У людей нет земли, нет домов в собственности. Да? А, и еще мы против Америки.