Книга Амалия и Золотой век - Мастер Чэнь

Si supieras,

Que aun dentro de mi alma…

«Если бы ты знала». Вот, значит, как.

То, что происходит в такие мгновения, очень трудно описывать. Летят и несутся звезды. В голове звучат колокола. Откуда-то с неба пронзают мрак серебристые лучи. Все становится пронзительно ясным. Ты стоишь перед очевидным, но наконец видишь его — правда, Золушка?

— Лилинг, дорогая, а что — «Кумпарсита» у вас не просто второй гимн, а — как бы сказать — личный гимн президента Кесона?

— Ум-ум. И еще как!

— Простой вопрос: давно? С какого года?

Лилинг отодвинулась от меня примерно на дюйм.

— Примерно с тридцать четвертого, — очень осторожно отозвалась она, и я поняла, что не ошиблась. Да вот она уже подбирает шуршащие и хрустящие полы платья — нет, нет!

— Лилинг, нас никто не слышит, поэтому не убегайте — давайте уж посплетничаем. Итак, тридцать четвертый. Нынешняя королева красоты — Кончита Сумико, правильно?

— Да, вон она, у стены, — без особой теплоты подтвердила Лилинг.

— В тридцать третьем то была Кларита Тан Кианг. Лилинг, а что же произошло с королевой тридцать четвертого года? Где она?

— О, о… Амалия, ну нет!

— Да что за страшная тайна такая? Потом, все королевы отлично устроились, а эта, того самого тридцать четвертого года, — почему она исчезла, почему она не вышла замуж за какого-нибудь политика… Почему хотя бы не стала моделью у Рамона Валера? Почему даже вы не произносите ее имя без оглядки и вообще, похоже, не произносите? Она что, совсем не умела танцевать танго?

Лилинг вздохнула и покачала головой в тиаре:

— Да никаких секретов, моя дорогая Амалия. Тут, в зале, каждый знает эту страшную тайну, а с ними вся страна. Моделью? Но ведь модель иногда должна и говорить. А в данном случае — ой-ой. Ну, девушкам надо ведь хоть изредка употреблять голову по прямому назначению, а не устраивать публичные сцены с истериками и — нет, нет, достаточно, к вам идет Бонгбонг, и я уже вижу, что он пригласит вас, а танцует он отлично.

Танго звенело горем и гордостью, толпа шепталась.

Я успела, перед Бонгбонгом, бросить взгляд туда, где под гром музыки летали над полом, в почтительной пустоте, он и она, два маленьких хрупких человека, неотрывно глядящие в глаза друг другу.

И было утро, контора, Лола, вот эта самая Лола из оперы в не очень новой — но чистой — блузке за своим столом у входа.

Бедная девочка, они ей наверняка дали на прощание денег, она отказывалась… а потом… ну, взяла все же.

И что ей, в самом деле, теперь делать?

Лола замерла, понимая: что-то происходит. Ее сейчас, возможно, уволят. Ну, допустим, я просто уезжаю домой.

Я подошла к столу и, чтобы собраться с силами, привычно пошуршала газетой.

Вот хотя бы: «Х. Т. Парас объявляет об открытии ее собственной школы по изготовлению платьев с 15 января 1936 года. Только ограниченный набор студентов, потому что классы будет вести лично она. Запись с понедельника, 15 декабря 1935-го. За деталями — на 859, Рисаль-авеню, телефон 2-65-39».

И что, Лола после этого будет делать моим подругам Вики или Лилинг платья под бриллианты? А если ей потребуется подойти к ним поближе, из своего угла, и поработать с булавками, они тогда в ужасе убегут?

Я повернулась от стола.

— Лола, — сказала я, — Лола, дорогая. Я все знаю. Я видела его вчера. И я никогда больше не буду петь эту песню при вас.

Бедная глупая девочка. Все, что она в ответ сказала и сделала, — это мелко затрясла кулаками:

— Вы видели его! Как он?

— Он очень хорош, — ответила я не вполне искренне (ясно было, что речь вовсе не об Эдди, в такие минуты все всё понимают). — И вы не Лола. Вы королева, вас зовут Долорес — или Лора де ла Роса. Лора Вторая. Вы пожертвовали только одной буквой. И красивее вас никого нет. Это ведь правда.

— Я была сначала королевой цветов, — высоким голосом просипела она. — И вышла в финал. Я была королевой цветов, он танцевал со мной, он сказал, что я теперь буду первой. Всегда.

Котенок, который подпрыгивает на месте от счастья и попискивает, — вот что такое эта Лола, подумала я. Но она, к несчастью, продолжала, не могла остановиться:

— Я бы ухаживала за ним, он не такой, как вы думаете, — у него туберкулез, вся страна это знает и за него боится. Я отдала бы ему всю свою красоту. Я бы…

— Лола, дорогая, ведь у него есть жена, донна Аврора, и трое детей!

— Но она же… старая!!! — возмутилась моя секретарша, потрясая пальцами.

О, боже ты мой.

Нет, говорить тут бесполезно. Это не тот случай.

— Так ведь это не все, дорогая Лола, — сказала я, обнимая ее. — Теперь стала понятна еще одна история. Он что, этот Эдди, действительно хотел убить президента Кесона на пристани после его возвращения из Америки?

Пауза в полсекунды.

Нет, тут уже никакой истерики не было.

Лола не моргнула и глазом — я в этот момент разомкнула объятия и посмотрела ей в лицо.

— Да! — сказала она с восторгом, сверкая темными глазами. — Ради меня! Меня! Ну конечно же, вы же понимаете, что такого допустить было нельзя. Еще только этого не хватало. Я бы жизнь отдала… Эдди и не догадывается, что я вообще что-то знала. Я подслушала.

— И вы позвонили Хорхе Варгасу?

— Не-ет, — грустно протянула Лола. — Хорхе — дневной «маленький президент», он занят делами государства. А когда… когда дон Мануэль идет поиграть вечером, то у него другой секретарь, для вечерних дел. Да вообще не секретарь, а друг, Ньето, полковник Мануэль Ньето. У него нет никакой должности. С ним я… часто говорила. Звонила. Раньше. Тогда.

А, вспомнила я. Этот веселый человек, который в качестве впередсмотрящего проскользнул к столику хрупкой мадемуазель Карагдаг.

— Я только сказала ему — его хотят убить, Мануэль, и не спрашивайте меня, откуда я это узнала, я вам не скажу! Говорила быстро, очень боялась, что он бросит трубку, услышав мой голос. Но он ответил — спасибо. И только тогда бросил.

— Нет-нет-нет, Лола, — вы же успели еще ему сообщить, что покушаться будет капитан Кулас? На пристани, и так далее?

— А, ну это — конечно. Но это все равно было так быстро. И потом — снова ничего. Совсем ничего.

Вот так. Все очень логично. Это не японцы (им-то зачем?) или сакдалисты, это что-то другое, о чем знали только в офисе президента, но мгновенно поверили — то есть понимали, что звонок был всерьез, не от городской сумасшедшей. И потом устроили общенациональную охоту именно на Куласа. До сих пор ловят. Все сходится. Все красиво.

Хотя — что значит красиво?

Понятно, что Эдди не пойдет сам с револьвером на пристань. Он же умный, как сказала его сестра. Он кого-то наймет. И окажется, правда, потом в долгах, особенно потому, что облава — не пустяк, это убыток. Все равно умно. И… ах, как грустно.