Книга Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

И теперь рождественским утром он остался дома, а не побежал на ферму «Речная долина». Потом они всей семьей долго сидели за столом — мать Бобби целую неделю готовила праздничный обед. И родители, и братья с сестрами как могли утешали его после случившейся трагедии, то и дело предлагали что-то отведать. Близкие не понимали, что горе сломило Бобби, очертило вокруг него круг, в который больше никто проникнуть не мог, за исключением разве что Сью. Раньше они не ладили, на людях он даже ее стеснялся. Настоящая чудачка: увлечения такие, что даже девчонкам не к лицу — интересуется живописью, любит стихи, игру на пианино. И конечно, Бобби ревновал к ней свою возлюбленную: ведь Сью была так же дорога Нэнси, как и он сам. Но зато теперь она как никто близко к сердцу приняла его утрату. Именно Сью искренне поддерживала Бобби в трудные дни, когда удары сыпались на него один за другим: сперва случилась сама трагедия, потом парня допрашивал мистер Дьюи — по иронии судьбы сначала считавший его главным подозреваемым.

Примерно через месяц они начали понемногу отдаляться друг от друга. Бобби уже не так часто приходил в уютный домик Кидвеллов, а если появлялся там, Сью, казалось, не очень-то ему и радовалась. Просто вдвоем они волей-неволей вспоминали то, о чем вообще-то хотели забыть. Правда, Бобби иногда удавалось отвлечься — когда он играл в баскетбол, гонял по сельским дорогам на скорости восемьдесят миль в час или часами бегал трусцой по ровным желтым полям (Рап собирался стать преподавателем гимнастики в школе). Вот и сейчас он помог убрать со стола, надел футболку и отправился побегать.

Денек выдался погожий. Даже для западного Канзаса, известного тем, что золотая осень здесь длится очень долго, день казался необыкновенным — сухой воздух, яркое солнце, лазурно-голубое небо. Фермеры-оптимисты надеялись на мягкую зиму, чтобы можно было все время пасти скот. Такие зимы выдавались не часто, Бобби помнил только одну — как раз тогда он начал ухаживать за Нэнси. Им только исполнилось по двенадцать лет, и после школы Бобби провожал ее до дома и нес портфель — целую милю от холкомбской школы до фермы ее отца. Когда погода стояла хорошая, солнечная, они останавливались на полпути передохнуть и сидели на берегу извилистого Арканзаса, медленно несущего свои темные воды.

Как-то Нэнси сказала ему:

— Однажды летом я была в Колорадо и видела, откуда течет Арканзас. Стояла у самых истоков, хотя трудно поверить, что это та самая река. Даже вода другого цвета, но чистая, можно пить. И течение быстрое. На дне много камней. Бурлит. Папа ловил там форель.

Бобби на всю жизнь запомнил эти слова Нэнси. А теперь, после ее гибели… Арканзас казался ему не мутной рекой, текущей по равнинам Канзаса, а холодным, прозрачным горным ручьем в Колорадо. Нэнси и сама была такой: как ручеек — подвижная, радостная.

Впрочем, обычно зимой в западном Канзасе жизнь замирает: реки скованы льдом, поля лежат под снегом, и пронизывающие ветры дуют, не переставая. Перед Рождеством погода часто портится. Несколько лет назад вообще навалило снегу, он падал и падал, а когда Бобби утром в Сочельник собрался к Клаттерам, они жили в трех милях от его дома, ему пришлось пробираться по глубоким сугробам. Однако эти усилия не пропали даром: его по дороге продуло, он совсем замерз, но встретили его приветливо, обогрели и накормили. Нэнси пришла в восторг и гордилась своим приятелем, а ее мать, которой прежде было не видно и не слышно, обняла Бобби, расцеловала и предложила ему закутаться в одеяло и сесть поближе к очагу. Пока женщины хлопотали на кухне, он, Кеньон и мистер Клаттер сидели у камина, кололи грецкие орехи и пекан, а мистер Клаттер вспоминал другое Рождество, когда он был молод, как теперь Кеньон:

— Нас было семеро: мать, отец, три сына и две дочери. Мы жили на ферме, далеко от города. И поэтому всегда старались закупить все к Рождеству за один раз. И только мы собрались ехать в город, как навалило снега, даже больше, чем сейчас, и он всё шел и шел — снежинки большие, как блюдца. Получалось, что не будет нам на Рождество под елкой никаких подарков. Мать и девочки очень переживали. И тогда у меня появилась идея.

Он решил запрячь самую крепкую лошадку, поехать в город один и там закупить всё что надо. Остальные с ним согласились, дали ему свои сбережения и список покупок: четыре ярда набивного ситца, футбольный мяч, подушечка для булавок, патроны для ружья — столько всего, что он едва управился до вечера. Возвращаясь домой с покупками в парусиновом рюкзаке, он радовался, что отец заставил его взять фонарь, что к сбруе лошади прикреплены колокольчики, потому что их веселый перезвон и неровное пламя фонаря поднимали настроение.

— В город я и сам не заметил, как доехал. А на обратном пути дорогу замело, ничего не видно. На земле и в воздухе — один снег. Лошадь проваливается по самое брюхо, идет как-то боком. Я чуть фонарь не потерял. И мы заблудились. Когда заснем и замерзнем — вопрос только времени. Я не на шутку перепугался. Но молился. Чувствовал, что Господь меня не оставит…

Где-то забрехали собаки. Он двинулся на их лай и скоро увидел светящиеся окна соседней фермы.

— Я мог там остановиться, — сказал он. — Но подумал о своих — представил мать всю в слезах. А отец и братья наверняка отправились меня искать. И я поехал дальше. А когда увидел, что дома окна не светятся, даже расстроился. Все спали, и обо мне никто не беспокоился. Отец сказал: «Мы были уверены, что ты заночевал в городе. Боже, мальчик мой, ты совсем с ума сошел! Кто же мог подумать, что ты потащишься домой в такую бурю?»

Запах сидра из подгнивших яблок. Яблони и груши, вишни и персиковые деревья: сад мистера Клаттера; все вырастил он сам, настоящая сокровищница. Бобби бегал-бегал по полям и вдруг почему-то очутился на ферме «Речная долина». Он сам ничего не мог понять и собрался было уйти, но потом подошел к дому — такому светлому, большому и прочному. Дом всегда Бобби впечатлял, к тому же здесь жила его подруга. Но без хозяйского пригляда все быстро приходило в запустение, рушилось. Валялись, ржавея, грабли, трава на газоне засохла. В то страшное воскресенье шериф вызвал «скорую», чтобы она отвезла трупы; санитарные машины проехали по траве, и следы от их колес еще были видны.

Пустовал и дом наемного работника — он нашел пристанище для себя и своей семьи рядом с Холкомбом, и никто этому не удивился. И теперь, несмотря на солнечный день, ферма Клаттеров выглядела уныло и мрачно, словно в ней таилась какая-то угроза. Но когда Бобби шел мимо амбара и конюшни, то услышал, как машет хвостом лошадь. Это была Нэнсина Кроха, старая и покорная крапчатая кобыла с желтоватой гривой и большими темно-пурпурными глазами, напоминавшими цветки анютиных глазок. Бобби взял лошадь за гриву и прижался щекой к ее шее — обычно так делала раньше Нэнси. И Кроха заржала. В прошлое воскресенье, когда он в последний раз был на ферме Кидвеллов, про Кроху вспомнила мать Сью. Миссис Кидвелл — женщина со странностями, она стояла у окна и смотрела, как на прерию опускается ночь. И из темно-синего полумрака вдруг спросила:

— Сьюзен? Знаешь, что мне все время мерещится? Нэнси. На Крохе. Скачет там.

Перри заметил их первым — старик с мальчишкой голосовали, стоя на обочине, оба с самодельными рюкзачками и, несмотря на мерзкую погоду — дул жгучий, с песочком, техасский ветер, — на них были только тонкие рубашки и комбинезоны.