Книга Опасный попутчик - Сергей Иванович Зверев

Бедного. Мною он прочитан, усвоен, оценен на отметку «средне» — слишком силен пафос стихосложения в ущерб художественности. То ли дело Александр Блок в исполнении Авдотьи — такое пьянящее разложение ткани бытия.

Том Демьяна Бедного сейчас надо бы вернуть в «народную библиотеку». Тем более комендант еще по традиции и своим целебным чайком угостит, что перед напряженным рабочим днем очень даже полезно. Так, а вот и гостинец доброму хозяину — я сунул в портфель галеты и небольшую баночку клубничного варенья.

Все, в дорогу! Благо день чудесный, солнце светит и намекает, что в жизни тоже бывают просветы и ясность, а не только всякие сумраки и непонятки.

Как и ожидалось, комендант был у себя в домике. Он в это утреннее время только раскочегаривается. Пьет свои отвары чашками и хрустит сушками — как паровоз, нагружается кипятком и топливом, чтобы потом без устали пыхтеть в конторе и на территории до поздней ночи.

— Александр Николаевич, — всплеснул он руками при моем появлении. — Как раз подоспели к самовару.

Я выложил на стол печенье и варенье, чем обрадовал хозяина. В варенье он просто вцепился, рассматривая его со всех сторон, аккуратно и бережно. Такое ощущение, что он его не есть собирался, а поставить в виде экспоната в шкаф под стекло, чтобы все любовались.

— Вот спасибо, — бормотал он. — Вот уважили. Давно клубничного не едал.

Потом он поставил возвращенную ему книгу на полку в ряд с другими томами пролетарского поэта и полюбопытствовал:

— Как стишки?

— Бойкие, — ответил я и, не удержавшись, добавил иронично: — Только сильно умные.

— А, от ума одно горе. Нам бы чего попроще. Вон, — он положил ладонь на лежащий на тумбочке засаленный французский романчик «Страсть в будуаре». — Увлекательная, скажу вам, вещь. Иллюстрирует в неприличных ракурсах всю гнилую суть зарубежного дворянства, а также других эксплуататоров.

При этом плотоядно облизнулся, не сдержавшись. И я понял, что эксплуататоры его в этом произведении интересовали меньше всего. Впрочем, как и авторшу сего монументального бульварного труда. Интересовали больше разнузданные телесные будуарные страсти.

— Вы присаживайтесь, — комендант занялся греющимся самоваром. Потом выставил на стол кружки — вместительные, фаянсовые, расписные. И принялся колдовать с заварником, отсыпая туда щепотки ароматной душистой травы.

Я же крутил лениво головой. Мой взор упал на стопку книг, лежащих на полу рядом с книжными полками. Сделал движение, чтобы подняться, дабы рассмотреть эти новые залежи литературы — в основном там были дешевые издания в бумажных обложках.

Тут и произошел конфуз. Что называется, пустили слона в посудную лавку. Я задел локтем стоящую передо мной белую фаянсовую кружку с изображением ярко-красных ягод. Как и следовало, она грохнулась об пол и раскололась, притом аккуратненько так, на три части. Да, такому, как я, лучше хлебать отвар из алюминиевой посуды — она больше неуклюжим слонам подходит.

— Ох, простите, — засуетился я, нагибаясь. — Я уберу!

Под рукой как раз был мой портфель. Я вытащил из него газету, аккуратненько собрал осколки.

— И это правильно, товарищ Хаецкий. Кто беспорядок творит, тот и убирать должен, — недовольно произнес комендант.

— Завтра же принесу вам новую кружку, — пообещал я.

— Ну, принесите, принесите, — сменил недовольство на милость комендант, ревностно относившийся к сохранности имущества, как казенного, так и личного. — Только по размерам такую же.

— Найду. Не беспокойтесь.

Комендант мне щедро плеснул отварчика в другую кружку, поменьше и попроще. И пока мы пили, не менее щедро осыпал меня разными известиями местного масштаба, а также мирового.

— Слышали небось, в Афганистане какой-то школьник короля застрелил!

— Да вы что, — качал я головой изумленно.

— Ну, короля не жалко. Туда им всем и дорога, королям-то… А буржуи европейские все злобствуют. Вон фашисты в Германии закон приняли. Теперь за издевательство над животными судить будут. То есть если шавку, которая тебя укусила, обидеть — тогда в тюрьму сразу. А человека трудящегося обижать можно. Он для них враг. Голодом его морить. Собаками травить.

— Буржуазная идеология во всем ее циничном ханжестве и лукавстве, — поддакнул я.

— Точно! И войну ведь разжигают, все им неймется. Ну пусть попробуют. Мы их, супостатов, тогда бить будем крепко, в местах их гнездования. Потому как иначе они пролетариат освобождать не хотят. А то пригрелись там, сукины дети. Романчики разные непристойные пишут, — покосился он на книжку «Страсть в будуаре» и вздохнул.

Поговорили мы еще немного за политику и за экономику, пришли к выводу, что жизнь налаживается, голод уходит постепенно, заводы строятся ударно. Впереди одно счастье и изобилие.

Ладно. Пора и честь знать. Я распрощался с комендантом и отправился по своим делам. А их у меня накопилось неожиданно много. Опять в Моссельпром, получить там разрешение на вывоз текстильной продукции из Москвы. Потом еще в одно место — такое тихое и неприглядное. То самое, где я могу без опаски оставить небольшую посылочку для куратора.

До этого тихого местечка я добрался к середине дня. Посылочку оставил. А на следующий день получил весточку от Петра Петровича.

Все срослось! И надлежало нам с руководителем теперь срочно повидаться тет-а-тет, обсудить кое-какие насущные детали и нюансы. Ну что же, опять экстренная встреча в условленном месте. И я едва успеваю на нее…

Глава 33

Я с интересом наблюдал за огромным и ленивым бегемотом, плескавшимся в воде в теплом павильончике на новой территории Московского зоопарка. Это культурное заведение только недавно переименовали из зоосада. Все же парк больше сада, значит, и статус повыше будет.

Животина разевала огромнейшую пасть. Напоминала больше не зверушку, а экскаватор. Таким ковшом да котлован на стройке рыть.

Интересное существо. Мне все время говорят, и я с этим согласен, что оно на меня чем-то похоже. Такое же большое, бестолковое и совсем безобидное на вид. И тоже, если разозлить, никакого удержу не знает. Бегемоты, как утверждают отважные исследователи Африки, уничтожают в тех краях местного населения больше, чем все крокодилы и змеи, вместе взятые.

Народу вокруг мало, день будний. Перед загоном бегемота толкутся дети с родителями, а еще приезжие. Для крестьянина с дальних краев разговоров будет на целый год: «Был в Москве, видел бегемота, перед которым наш прославленный колхозный бык-производитель что телега против паровоза».

Тут появился еще один посетитель зоопарка и интеллигентно так испросил разрешения примоститься рядом со мной:

— Можно разделить с вами сию просторную скамейку?

— Конечно, конечно, — закивал я, сдвигаясь в сторону.

Хорошее место, в самом углу. Никто на нас внимания не обращает. Все заняты бегемотом. И все как на ладони. А