Книга Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

в зубы, или же под зад, в зависимости от того, куда он смотрит: на вас или по ходу вашего движения. Понятно, что пинок не самый гуманный способ оказания помощи тому, кто оказался ниже вашего колена, но за неимением иного способа воздействия, он его получит.

— Непременно, — согласился с утончённой лестью лорд Эльджин и поощрительно похлопал по плечу своего толкового помощника. — По-видимому, Александр II — натура столь же беспокойная, сколь и беспомощная. Спешит догнать на четвереньках того, кто мчится на коне.

— Не будь вас, мы бы умерли со скуки, — подошёл к ним барон Гро. — Вы не находите, что у этого русского решительный характер?

— А глаза? — отозвался Парис. — Видели бы вы его глаза! Да он готов был нас испепелить одним лишь своим взглядом.

— Бедолага, — полюбовался своим перстнем барон Гро и насмешливо добавил: — В политике такие пропадают, не выдерживают нервы.

Хотя, не скрою, мне нравится, с каким достоинством он держится.

— Если кто-то чрезмерно занят собой и впечатлением, которое он производит на окружающих, это ещё не повод к нашему осуждению его умственных способностей, — сказал лорд Эльджин, уловивший в голосе барона Гро презрительные нотки в адрес русского посланника. Ему наплевать было на то, что думает француз об «этом русском», но он привык одёргивать и властвовать. — К тому же, барон, вы должны согласиться со мной, он ещё молод, слишком молод. Раза в два моложе вас. И не его вина, что он совершенно не способен перевоплощаться в другого человека, ставить себя на его место, побыть, как говорит простонародье, в его шкуре. Не может и не надо: мы посочувствуем ему и только.

— Ну что ж, — обиженно проговорил француз, никак не ожидавший от своего коллеги столь резкой отповеди. — Может, вы и правы, и, скорее всего, да, только этим неумением перевоплотиться в другого человека я могу объяснить его назойливость и желание понравиться. В целом он очарователен в беседе. Особенно странно, — продолжил барон Гро, — что в своих поступках он совсем не похож на своих соплеменников, ленивых и нелюбопытных, судя по оценке их поэта Пушкина.

— Убитого вашим Дантесом, — съязвил Парис.

— Не стоит ворошить прошлое, — попрекнул его барон Гро. — Это дело семейное. Общественное порицание лишь добавляет славы Дантесу.

Так вот, я говорю об Игнатьеве. По-моему, он совсем не походит на глупцов, которые в приступе уязвлённой гордыни, отдавшись в руки ярости и гнева, иными словами, окончательно лишившись рассудка, слепо вредят сами себе. Думаю, мы не прогадали бы, дав ему шанс присмотреться к нашим действиям, преподав ему несколько уроков настоящей дипломатии.

— Ставлю тысячу шиллингов, что в своей слепой ярости этот русский сломает себе шею! — Азартно воскликнул лорд Эльджин и пытливо посмотрел на собеседника. — Идёт?

— Не знаю, — поджал губы барон Гро и принялся крутить на пальце перстень. — Я не удивлюсь, если вы поставите и десять тысяч.

— Увеличить ставку нашего пари? Ставлю десять тысяч.

— О! — в свою очередь изумился француз. — Это занятно.

— Впрочем, я не настаиваю, — пошёл на попятную лорд Эльджин. — Хотя последнее слово за вами.

— А если он сумеет воспользоваться покровительством китайцев?

— Кого? — переспросил лорд Эльджин.

— Не знаю, — пожал плечами барон Гро. — Он мне намекнул, что предложил себя в посредники.

— Смешно! — отмахнулся лорд Эльджин. — У него незавидная участь.

Су Шунь, единственный из царедворцев, способных влиять на богдыхана, сорвал ему переговоры и, по имеющимся у меня сведениям, готов противоборствовать ему во всём.

— Если Су Шунь затаит злобу, он любого сотрёт в порошок, — мрачно заметил Парис. — Примерам нет числа.

— Несчастный! — воскликнул лорд Эльджин, говоря об Игнатьеве. — Его осыпали в Пекине такими жестокими оскорблениями, что он раза два хватался за пустую кобуру, и будь он у себя в столице, в Петербурге, стрелялся бы с обидчиком из пистолетов.

— Через платок, — подсказал Парис. — Как это принято у них.

— В упор, — сказал лорд Эльджин. — Су Шунь сразу предупредил его: «Не пытайтесь определить мои слабости — их у меня нет. Я чёрствый мандарин. Перед тем, как дать волю своим чувствам, я тысячу раз подумаю. И не пытайтесь добиться уступок в пограничном вопросе со стороны Китая. Не пытайтесь оседлать тигра — это никому не удавалось».

— Почему? — наивно спросил барон Гро.

— Это просто невозможно, — ответил Парис, придя на помощь замешкавшемуся с ответом патрону.

— Ну что ж, — задумчиво произнёс барон Гро, — не могу не позавидовать вашей осведомлённости, хотя и у меня в Пекине есть глаза и уши. Ставлю ради интереса триста, нет, пожалуй, это чересчур, полсотни франков, что русскому удастся завершить порученное ему дело.

Лорд Эльджин повернулся к Парису:

— Мы заключили пари, будьте свидетелем.

На следующий день барон Гро навестил Игнатьева и поинтересовался тем впечатлением, которое произвёл на него лорд Эльджин.

— Согласитесь, он высокомерен?

— Чересчур, — ответил Николай. — Но я отношу это свойство его характера к его происхождению. Шотландцы — люди суровые.

— Что есть, то есть. Лорд Эльджин любит повторять, что его жизнью управляет долг. Долг перед Богом, семьёй и обществом.

— Он цельный человек.

— Да. Без рефлексий, хотя души не чает в своём попугае, которого повсюду возит за собой. А ещё он очень ценит живопись. В этом он ничуть не уступает мне, — хвастливо заявил француз. — Судя по его словам, он знает многих современных живописцев, бывает в их мастерских и скупает понравившиеся картины. К тому же, он великолепно разбирается в музыке, общается со знаменитыми оперными певцами, и они запросто бывают у него.

Игнатьев угощал барона мадерой двенадцатого года и жареной зайчатиной, выдержанной в винном уксусе. Тот восторгался чудным вином и не умолкал ни на минуту, задавая Игнатьеву множество вопросов о его семье, привычках и пристрастиях. Николай не любил откровенность, но вскоре с удивлением понял, что его признания как-то проскальзывают мимо ушей французского посланника. Он больше реагировал на недомолвки и экивоки. Когда Игнатьев сообразил, что барон принимает его чистосердечные излияния за изощрённую великосветскую ложь, ему стало легко общаться с ним и он уже не опасался быть чрезмерно простодушным. «Наивен и нетерпелив, — думал барон