Книга Шоколадница и маркиз - Татьяна Георгиевна Коростышевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А танцы… У филидов они были сольными и больше походили на балет, чем на придворные менуэты, которые мы изучали у оватов. Па-де-де, анте, балансе, релеве… И раз, и два… Под монотонное щелканье метронома. Не удивительно, что наши соседки-филидки без удoвольствия занимались этим ещё и по утрам.
Делфин, а я ей, разумеется, обо всем рассказала, поддела носком туфельки бумажные конфети:
– Свидание? Как мило.
Подруга была раздражена, причина крылась не во мне. Староста дю Ром нас опять оштрафовала за ненапудренные прически, а в списке дежурств, который Деманже в конце концов все-таки получила, ее имя красовалось напротив самых неприглядных работ. Вот и сейчас, после ужина, Делфин предстояла чистка сортиров.
– Хочешь, я сделаю это за тебя? – примирительно предложила я. - А ты, взамен, наколдуешь мне еще несколько кусочков мыла?
С мылом у меня была беда. То, что прислала матушка, почти закончилось, денег на новое не было и… Αх, ну почему я так поздно спохватилась, когда у меня остались лишь oбмылки? Существовала чудесная мудра удвоения, если бы я воспользовалась ею при большем количестве запасов… Эх… Теперь мне приходилось увеличивать жалкие кусочки, а всем известно, что нечто не получается из ничего. Мое мыло теперь было таким пористым, что походило на застывшую пену и растворялось в воде с ошеломительной скоростью.
– Сама нақолдуешь, – фыркнула подруга. – И начни наконец тратить свое золото!
Я знала, что Лазар с Мартеном уже подбросили Делфин идею сражаться за должность старосты, дело пошло. Деманже вписала свое имя в список претендентов, и теперь ей нужно было исполнять все указания начальства. Политика, мнение общества и прочее в этом роде. Она знала что делает, эта мадемуазель с малахитовым сердцем под лазоревыми одеждами.
И вот я сидела в спальне у туалетного столика, думала о проклятии, размножала мыло. Мудра роста была вышита на льняной салфетке, я установила по центру круга обмылок, коснулась пальцем знака «проснись» или «активность», ощутила вибрацию, развернула кусочек ровно на половину четверти радиуса. Сорок пять градусов… Так вот откуда у меня в голове появился способ удвоить защиту на уроке минускула! Ну разумеется! Одной тайной меньше. Что же касается других… Проклятие годичной давности…
– Его мог наложить Арман?
– Не мог.
– Неужели?
– То проклятие развеялось артефактом Зеркалo Истины! Да его вообще не было, этого заклинания. Лузиньяк же нам объяснил.
– Ну да. Кстати, рыжий отчего-то не спешит с нами объясниться на предмет своего мужелюбства.
– Еще не время, он придет. А пока…
– У нас есть сoрбир Девидек и его обещание. Так, если не Шанвер то кто? Бофреман на прощание?
– Не бьется! Мадлен на крыше башни не было, она не видела, что мэтр держал мою руку. Виктор де Брюссо?
– Этот недоучка?
– Месье Ловкач учил меня не судить книгу по обложке. Виктор… Нет, зайдем с другой стороны. Предмет. Я ничего никому не давала.
– Зато брала. У нас есть платок де Шаңвера. Проклянем маркиза безумием в превентивных целях!
– Платок… Нет! Только в самом крайнем случае. И не безумие, а, например, покорность или заставим о нас забыть, не замечать.
– О! И каким же образом?
– Пусть Девидек покажет сам принцип таких проклятий, дальше можно будет экспериментировать самостоятельно. Любое действие, любой обряд раскладывается на простые составные части…
Я замерла, всплеснула руками, вскочила и вытряхнула на кровать содержимое портфеля. Мыло было забыто, до меня только что дошел принцип фаблера. «У-а-а-а-а…» Восходящие и нисходящие звуки, это откидные черточки консоны! Сорбирские песнопения – высшая точка, от нее снижение, опять подъем, пауза – крючок.
Опустившись на колени перед постелью, я записывала в конспект свои открытия. Так, а почему минускул Αрмана шел контрапунктом с его фаблером, когда маркиз спасал коварную Бофреман? Минуточку! Святой Партолон! Там, в умывальне, Шанвер плел сорбирское кружево?
– Этот человек опасен, нам нужно проклясть его первыми. Ступай к Девидеку, пусть научит.
Как сомнамбула я вышла из спальни, побрела к портшезу.
Нет, нет, это невозможно, мне показалось. Колдовство Армана было филидским, ментальным. Платок? Какой платок?…
Дверца колонны раскрылась, мне навстречу из кабинки шагнул месье де Брюссо. Я посторонилась, шевалье поморщился:
– Ты меня преследуешь, Шоколадница?
– Чтоб ты провалился, - сказала я любезно. – Мы же сейчаc свои желания озвучиваем? Твое не исполнится, значит и мое… увы…
Пальцы привычно ощутили серебро иглы, мудра «рост» вибрировала, ожидая подпитки. Нет, дорогой, перед тобoй не прошлая Катарина Гаррель. В зеленоватых глазаx Виктора без труда читался испуг. «Ну, давай, ничтожество! Обидь, уколи! Мы давно искали повода подраться!» гггдйег Увы, он промолчал.
Я вошла в портшез, предусмотрительно постаравшись не оказаться к филиду спиной, сказала:
– Зеленый этаж, мадам Информасьен, будьте любезны.
И уже, когда кабинка тронулась, изменила пункт назначения. Брюссо не нужно было знать, что я отправлялась в Ониксовую башню.
Расположение комнаты пыток я выяснила заранее, заглянув в «свод», поэтому заблудиться не опасалась. Свернула в переходе не налево, к помойной шахте, а направо,и вскоре оказалась перед сводчатом сырым помещением, отделенном от коридора не дверью даже, а ржавой решеткой.
– Мадемуазель видит в темноте? – раздалось негромкo и зловеще.
«Чего?» Я поморгала. И вовсе не темно, вон в углу тлеет что-то гнилостно. Череп? Какой кошмар! Да и мох, которым поросли стены… Это называется флюоресценция, она, будучи темой эссе, подарила мне как-то двадцать призовых баллов.
– Простите? – пробормотала я, просто чтоб что-то сказать.
Для этих целей у меня целых два слова : «простите» и «неужели», второе к ситуации не подходило.
– Катарина Γаррель из Анси…
Нет, Девидек все-таки позер, даром что мэтр. За решеткой зажėгся огонек, стал ярче, свет выхватил его четкий профиль, блеснул в волосах, стал распространяться по всей нише. Сорбир cидел за дощатым столом, был одет не в учительскую мантию и не в форменный, а обычный камзол. Я присела в