Книга Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

жизни, буддизм также принес простым людям благую весть, подобную евангельской, насаждал в обществе добрые чувства. Самое живое и непосредственное влияние на людей оказало буддийское учение о переселении душ. Буддизм не учит китайцев быть друзьями животных, однако он побудил их ограничить потребление говядины. Учение о «золотой середине» разрешает есть свинину. Согласно этой доктрине, употребление в пищу свинины есть меньшее зло, так как свинья якобы менее полезное животное, чем корова. Здесь отражены представления китайцев, прочно внедренные в их сознание буддизмом: забивать скот — негуманно, это грозит гневом небожителей. В 1933 г. во время наводнения на Янцзы правительство провинции Хубэй запретило в течение трех дней резать скот, чтобы искупить вину перед духами реки. В случаях наводнений и голода такие меры до сих пор принимают в Китае повсеместно. Вегетарианство трудно защищать с биологической точки зрения, поскольку человек рождается с зубами, приспособленными для разжевывания как мяса, так и растительной пищи. Однако с точки зрения гуманности вегетарианство вполне оправдано. Мэн-цзы осознавал жестокость убийства живых существ, но не хотел полностью отказываться от мясной пищи и потому придумал хитрый ход, установив для себя такое правило: «истинный цзюньцзы держится подальше от кухни». Неведение того, что происходит на кухне, примиряет конфуцианца с его совестью. Решение Мэн-цзы типично для учения о «золотой середине». Многие китайские бабушки хотят, чтобы и Будда был доволен, и не нужно было бы полностью отказываться от мясной пищи. Они по-своему следуют учению о «золотой середине», назначив для вегетарианской пищи определенные сроки — от одного дня до трех лет.

Итак, буддизм заставил китайцев признать забой скота делом негуманным. Это лишь один из результатов следования доктрине о переселении душ, которая учит людей проявлять милосердие и к животным, и к себе подобным. Доктрина о посмертном воздаянии и о переселении души, например, в покрытое язвами тело нищего или блохастой собаки более эффективно учит хорошему поведению, чем ад, который никому не дано увидеть, и адские муки, которых никто не испытал. И на самом деле те, кто по-настоящему веруют в Будду, — более добрые, более миролюбивые, более терпеливые, более склонные к филантропии люди по сравнению со всеми прочими. Их филантропия с точки зрения этики, быть может, немногого стоит, поскольку каждая отданная путнику монета или кружка чая — это вклад в копилку собственного грядущего счастья. Но какая религия не эксплуатирует такое искушение?! Уильям Джеймс (1842—1910), английский философ и психолог, остроумно заметил, что религия — это самая длинная глава в истории человеческого эгоизма. Если не считать немногих искренних гуманистов, все остальные всегда нуждались в такой приманке. Вместе с тем буддизму мы обязаны тем, что в зажиточных семьях принято в жаркие летние дни выставлять на улицу большие кувшины с холодным чаем для путников. В любом случае, независимо от мотивов, — это хороший поступок.

Во многих китайских романах и новеллах, как и в новеллах Боккаччо, монахов и монашек обвиняли в распутстве. Такие обвинения обусловлены общечеловеческим свойством — радоваться разоблачению всех и всяческих форм лицемерия. Изобразить китайского монаха этаким Казановой вполне естественно и очень легко — достаточно будет затронуть сюжет колдовства и афродизиаков. Бывает и такое: кое-где в провинции Чжэцзян женские монастыри на деле превратились в публичные дома. Однако в целом нападки на монахов, обвинения их в аморальности несправедливы. Большинство буддийских монахов — добропорядочные, скромные, вежливые и воспитанные люди. Подвиги в духе Дон Жуана нетипичны, а грубые, непристойные и явные преувеличения при описании отдельных подобных случаев призваны лишь произвести впечатление на читателя. По моим наблюдениям, большинство монахов из-за плохого питания страдают малокровием и просто не в состоянии, подобно Дон Жуану, затевать бесконечные любовные авантюры. Кроме того, несправедливое отношение к монахам объясняется тем, что многие не видят связи между сексом и религией в Китае. Между тем у буддийских монахов, в отличие от даосов-отшельников, намного больше возможностей видеть красиво одетых женщин. Их практическая деятельность — в храмах или в частных домах — позволяет им едва ли не ежедневно близко общаться с женщинами, которые обычно заперты в задних покоях богатых домов. Предписанное конфуцианством затворничество женщин оставляет им единственный пристойный предлог для появления на публике — посещение храма для возжигания благовоний. В 1-й и 15-й день каждого месяца, а также в праздники буддийские храмы становятся местом встреч местных красавиц, замужних и незамужних, одетых во все самое лучшее. Уж если некий монах украдкой ест свинину, то он может иной раз позволить себе и другие удовольствия, выходящие за рамки дозволенного. К тому же многие храмы принимают в довольно большом количестве пожертвования, и у монахов на руках часто оказываются большие суммы денег. Таковы непосредственные причины некоторых уголовных дел, о которых в последние годы наслышаны люди. В 1934 г. в шанхайском суде монахиня осмелилась обвинить некоего монаха в супружеской неверности! В нынешнем Китае может произойти все что угодно.

Приведу прекрасный пример из литературы, иллюстрирующий отношения обитателей монастырей к сексу. Поэма называется «Мирские желания юной монахини», у нее множество вариантов, и посвящена она все той же популярной теме. Сюжет поэмы основан на известной китайской драме под названием «Белая меховая накидка». Замечу, что поэма — в форме монолога монахини — написана прекрасным языком:

Я молодая монашка, мне шестнадцать лет;

Голова моя побрита в раннем девичестве.

Отец мой любит буддийские сутры,

А моя мать любит буддийских священников.

Утром и ночью, утром и ночью

Я возжигаю курительные свечи и молюсь. Потому что

Я родилась болезненным ребенком с множеством хворей,

И они решили меня послать сюда,

В этот монастырь.

Амитофо! Амитофо! —

Непрерывно я молюсь.

О, устала я от шума барабанов и звона колоколов;

Устала я от монотонных голосов молящихся и напевов настоятелей;

От болтовни и от трескотни неразборчивых заклинаний,

От криков и завываний бесконечных песнопений,

Бормотания и шепота монотонных молитв.

Панинапарамита (Праджньяпарамита), Майюра-сутра, Саддхармапундарика —

   О, как я всех их ненавижу!

Когда я говорю митабха,

   Я тоскую по моему поклоннику.

Когда я пою сапарах,

   Мое сердце плачет: «О!».

Когда я пою тарата,

   Мое сердце так сильно бьется!

Ах, позволь мне немного прогуляться,

Позволь мне немного прогуляться!