Книга Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

Хьютон Сайм CXLIX закрыл лицо руками и зарыдал.

Предсказательная машина Абба-динго

Жестокость был единственным лордом Инструментария, который потрудился наладить прямой контакт с предсказательной машиной Абба-динго, что располагалась в середине огромной колонны, державшей Землепорт. Большую часть времени машина не работала; когда же работала, она в основном выдавала белиберду, но лорду Жестокость все равно нравилось ее испытывать.

В ночь прибытия Рода он спросил:

– Что происходит с миром?

– Что? Что? – переспросила машина. – Изъясняйтесь точнее.

– Начало ли что-то происходить с миром сегодня? – крикнул Жестокость.

Повисла долгая пауза. Жестокость уже собирался отключиться, когда машина наконец заговорила с акцентом минувших эпох:

– Машина эта холодна, холодна. Машина помнит времена, времена. Трудно сказать. Трудно знать. Но что-то начало происходить. Что-то странное, как первые капли бешеного ливня, как едва заметное мерцание приближающейся кометы. В этом мире грядут перемены. И их не остановить оружием. Эти перемены словно нашептывают забытый сон. Может, они будут к лучшему. Перемены, перемены… и в центре – мальчик. Один мальчик. Машина не может его различить…

Воцарилось молчание. В конце концов, Жестокость понял, что машине больше нечего сказать. Он разорвал соединение. А потом очень глубоко вздохнул.

Недолюди

Глава 1

Утраченная музыка в Старом мире

Быть может, вы смотрели музыкальную пьесу о противостоянии Рода Макбана, мальчика, который купил Землю, и госпожи Джоанны Гнаде, самой гордой и своенравной из всех лордов Инструментария. Эта пьеса не очень длинная. На самом деле среди многих пьес и баллад, сложенных о Родерике Фредерике Рональде Арнольде Уильяме Макартуре Макбане сто пятьдесят первом, эта короткая драма выделяется экономичностью формы, недостатком драматичных элементов и щедрым музыкальным сопровождением. Люди продолжали помнить музыку, даже когда забыли, из какой она пьесы. (Затем вмешался Инструментарий и приказал убрать пьесу, постепенно и незаметно, на основании того, что музыка была аморальной. К сожалению, это была правда. Старая музыка Первой космической эпохи действительно оказывала пагубное воздействие на людей нашего времени. Нельзя взять что-то из полумифического места вроде древнего Нью-Йорка и выпустить на свободу без того, чтобы людям в голову не пришли весьма странные идеи.)

Вот как это произошло.

Хансгеорг Вагнер был одним из первых музыкантов, обученных языку дойч, который также называют немецким или тевтонским, когда Переоткрытие человека начало возвращать в мир культуры, существовавшие до эпохи Разрушения.

Глаз Хансгеорга Вагнера был наметан на драматизм. Когда история Рода Макбана получила огласку, вскоре после того, как он вернулся на свою родную планету, Старую Северную Австралию, Вагнер отказался рассматривать очевидные сцены: мальчик на своей далекой засушливой планете делает ставку на Землю и выигрывает большую часть денег во вселенной; мальчик гуляет по Марсу; мальчик встречает свою «жену», К’мелл, самую красивую из женщин-кошек, которая работает эскорт-девушкой на Земле; мальчик вступает в смертельную схватку с Амаралом; загадку «Универсама заветных желаний» и что там произошло с Родом; и даже пугающую последнюю сцену с О’телекели. Вагнер также не пожелал использовать трагичную сцену, в которой спутница Рода, его работница Элеанор, расстается с ним в башне Землепорта вскоре после того, как К’мелл спела Роду свою знаменитую песенку:

Любовь моя, лишь для тебя

Птицы кричат в вышине,

Небо парит в вышине,

Ветер летит в вышине —

К той вышине сердце стремится,

К доблестной той вышине.

Вместо этого Вагнер, движимый инстинктом подлинного художника, выбрал встречу в музыкальной комнате.

В музыкальной комнате: встреча с прошлым

Пассажирская полетная шахта Землепорта напоминала древнюю лифтовую шахту, вот только настоящий древний человек очень удивился бы, если бы ее увидел. Глубина шахты составляла десять миль, если не больше (трудно точно установить, что такое мили, но они были намного длиннее километров), и в ней не было лифтов. Шахта была красиво освещена. Там имелись информационные знаки, частые остановки для отдыха и любопытные обзорные виды. Она была только для людей. Люди надевали магнитные пояса, шагали в пустоту и летели вниз или вверх со скоростью около двадцати метров в минуту, в зависимости от выбранной шахты; шахты всегда располагались попарно, одна вела вниз, другая вверх.

В грузовых шахтах, напротив, не было ни знаков, ни мест отдыха, ни достопримечательностей. Скорость вниз была намного выше. Грузы поднимались или падали, прикрепленные к магнитным поясам; недолюди и роботы надевали пояса на себя, если только не забывали про них и не превращались в кровавое месиво или разбитый механизм далеко внизу. В обеих грузовых шахтах, как и в пассажирских, имелись предупреждения, поскольку потерявшие свои пояса люди неслись вниз к неминуемой смерти. В каждой паре шахт имелись улавливающие сети, чтобы спасать падающих людей и предметы и защищать от них других пассажиров внизу, однако эти сети работали не слишком хорошо.

В первой сцене драмы Вагнера Род Макбан и К’мелл стоят на вершине грузовой полетной шахты. К’мелл держит на руках маленькую обезьянку-хирурга О’гентура, который уснул, измотанный путешествием. Род Макбан, на голову выше большинства людей-кошек, спорит жестами более грубыми и настоящими, чем те, которыми пользуются люди-кошки. Перед высадкой на Землю его копне светлых волос придали сходство с кошачьим мехом; длинные редкие усы странно подергиваются, пока он излагает свои выразительные желания откровенными севстралийскими жестами.

После краткого развития сцены Вагнер заставляет обоих спеть лирический припев. «Земля моя, но что мне проку в том?» – поет Род. «Земля твоя, но прояви терпенье, мой любимый», – поет К’мелл. Комедийную нотку привносит то, что К’мелл пытается надеть на корчащегося Рода магнитную упряжь. Сцена кончается тем, что оба шагают за край полетной шахты (которая кажется бездонной), навстречу долгому падению к поверхности Земли.

Мы знаем, что оба без проблем добрались до низа. Единственная трудность заключалась в склонности Рода слишком много болтать, когда предполагалось, что он, богатейшая личность в мире, будет путешествовать под видом бедного, глупого человека-кота. Разрываемая между любовью и раздражением, К’мелл то потакала ему, то утихомиривала его.

Кризис разразился (и Хансгеорг Вагнер передает это в своей пьесе), когда Род услышал звуки невероятной музыки.

Прежде он никогда не слышал ничего подобного.

– Что это? – воскликнул он.

– Музыка, – ответила К’мелл успокаивающим голосом.