Книга Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
САНТЬЯГО МУТИС. Сколько лет в то время было Габо? Это 1967 год, так? А Габо родился в 1927-м или в 1928-м. Сорок лет получается. После «Ста лет одиночества» в нем начал проклевываться совсем другой человек.
ГРЕГОРИ РАБАССА. Я виделся с ним всего раз, когда он приезжал в Нью-Йорк. Его сыновья еще совсем маленькие были. Книга тогда только-только вышла, и для него организовали несколько мероприятий, где ему следовало появиться. Мы накоротке повидались в его отеле. В каком, не вспомню. На окраине Манхэттена, типичный такой для мидтауна[87] отель. Моя жена Клем чуть позже подъехала, она в тот день лекции читала. В сущности, говорить нам было особо не о чем. Жарища стояла страшная, дружеские отношения между нами то вспыхивали, то гасли. Но я знал его не так хорошо, как Хулио. Он на Хулио совсем не похож, тот — человек очень открытый. А Габо более сдержан, закрыт. Есть и еще кое-какое различие. Хулио на несколько футов повыше будет.
САНТЬЯГО МУТИС. Так не бывает, чтобы слава не повлияла на человека, но если ты одинок, то тебе в одиночку с этим справляться приходится. Думаю, Габо подчинился неизбежности. Нет! Не так, он не подчинился — его и не спрашивали, слава сама настигла его. Как настигает дикий зверь, как пронзает рогами бык. И тогда мало-помалу, постепенно в нем начал проявляться другой человек. Теперь он совсем уже не тот.
История о том, как Гарсиа Маркес превращается в знаменитого автора «Ста лет одиночества»
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. В среде критиков, обозревателей и журналистов многие впали в габопоклонство, устраивают форменный культ, заполонивший все и вся и определенно подавляющий остальных. Особенно тех из нас, кто позже пришел в литературу и пытался писать. Каждый горел желанием создать еще один роман, который тоже станет портретом эпохи. Помню даже, как в роман Агилеры Гаррамуньо[88] «Краткая история всех вещей» засунули нечто вроде закладки с надписью: «Продолжает традиции „Ста лет одиночества“». Куда только не пихали закладки эти, с ними все книги продавали. Ох уж этот разрушительный гарсиамаркизм!
ХОСЕ САЛЬГАР. Он на все повлиял, так я думаю. Пагубно — на пришедшее сразу вслед за ним поколение. Подобный эффект в свое время произвел Уотергейт. После Уотергейта все профессиональные журналисты считали своим долгом низвергать президентов. Так и с Габо: когда в разгар бума латиноамериканской литературы к нему пришел ошеломительный успех, журналисты все как один уверовали, что обязаны писать лучше него и это единственный для них способ преуспеть. И ведь многие думали, что Габо — писатель не ахти какой, что они способны на большее, и однако начали подражать ему.
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Помню одного журналиста, Хуана Госсейна, так он авторитет заработал тем, что писал совсем как Гарсиа Маркес. И ведь ясно как день, что он всю дорогу гарсиамаркесировал.
КИКЕ СКОПЕЛЬ. Однажды, помню, дома у Малыша Сепеды Габито прямо так и заявил Госсейну — мол, хватить мне подражать.
ХОСЕ САЛЬГАР. Нормальный ход вещей. Я потерял связь с Габо, а он тем временем начал внутренне меняться, впрочем, быстро вернулся в Колумбию. Отношений с журналистикой он никогда не рвал, разве что на те пять лет. До того момента, пока мы все, и особенно Гильермо Кано, каким-то чудом не убедили его, что он должен продолжать писать свои колонки. Та, с которой он начал, рассказывала об одном блестящем министре; и где бы он ни был, он обязательно сочинял тексты для своих колонок и вовремя присылал их, однако это был уже совсем другой Габо.
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Потом его захлестнуло славой. Именно тогда его начали величать Габриэлем Гарсиа Маркесом. И все ринулись вызнавать о нем все что только можно. Даже габопоклонники появились, габолюбы, обожатели его. Габопоклонство и сейчас, между прочим, существует. По всему миру. Здесь, у нас, нашлись и завзятые габолюбы вроде Карлоса Хоты — он принялся записывать все, какие только попадутся, сведения о Гарсиа Маркесе, сопоставлять их и сравнивать; бывал ли он здесь, бывал ли там. Но это уже позже, когда тот француз, Жак Жиляр, пожаловал…
МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Жак Жиляр приехал в Колумбию, кажется, году в 1977-м. И как прибыл, сразу же с Альваро Мединой[89] связался, поскольку уже знал о нем по библиографическим ссылкам, и тот помог ему собрать все необходимые исследовательские материалы для докторской диссертации о Гарсиа Маркесе и его друзьях-приятелях из «Ла Куэвы». Это он, Жиляр, позже окрестит их компашку «барранкильянским обществом».
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Тогда-то я и оказался вовлеченным в эту запутанную историю. Возвращаюсь из внутренней Колумбии на побережье и слышу, как о нем чего только не рассказывают. Познакомился с братом его, Хайме Гарсиа Маркесом, хотя никаким габолюбом я себя не считал. И не слишком-то интересно мне было что-то о нем разузнавать.
ФЕРНАНДО РЕСТРЕПО. Когда я вернулся в Колумбию, Габо все время держался возле нас, и первое, что мы сделали, — приступили к экранизации «Недоброго часа» для телевидения. Тогда в Габо и зажегся подлинный интерес к визуальным средствам. Мы с ним много общались, разговаривали подолгу, обсуждали разные возможности переноса его сюжетов на телевизионную почву. «Недобрый час» стал первой работой Габо, попавшей на телевидение, на экран[90].
РАМОН ИЛЬЯН БАККА. Знаете, любой великий писатель возбуждает у публики огромный интерес, причем не только его книгам уделяется повышенное внимание, но и самой его персоне. Смотрите, сколько всего о Томасе Манне написано? Вон, на днях только читал его обстоятельнейшую биографию. Даже если писатель не из первых, к нему все равно огромный интерес просыпается.
Возьмем, например, одного автора, который очень меня привлекает, — Сомерсета Моэма. Я почти все, что мне попадается о Сомерсете Моэме, от корки до корки прочитываю. А если вас так интересует все, что связано с писателем далеко не первого ряда, то что уж говорить об авторе, который у каждого на слуху?
