Книга Найти виноватого - Джеффри Евгенидис

– В понедельник все отправлю. Поздравляю, теперь вы – владелец компании в штате Иллинойс!

Макс по-прежнему носился за падающими листьями.

– Ну что, сколько поймал? – спросил Кендалл.

– Двадцать два! – выкрикнул Макс.

Кендалл поднял взгляд к небу, глядя, как в воздухе кружатся алые и золотые листья, и покрепче перехватил документы под мышкой.

– Еще пять штук – и пойдем домой.

– Десять!

– Ладно, десять. Готов? Олимпийские состязания по ловле листьев объявляются открытыми!

Теперь на дворе был январь, понедельник, неделя началась, и Кендалл снова ехал в поезде и читал про Америку: «Ни у одного из народов Европы та великая социальная революция, о которой я намерен писать, не протекала столь стремительно, как у нас, однако здесь она всегда шла наугад».

На Кендалле были новые ботинки из роскошной двухцветной кожи, купленные в магазине «Аллен Эдмондс» на Мичиган-авеню. В остальном он выглядел по-прежнему – те же брюки, тот же вельветовый пиджак с лоснящимися локтями. Никто из пассажиров не догадался бы, что этот кроткий зануда вовсе не тот, кем кажется. Никто не мог себе представить, как он подбрасывает письма в почтовый ящик у чужого дома, чтобы никто не обратил внимания на поток конвертов в адрес банка Кевани. Видя, как Кендалл что-то рисует на газете, окружающие предполагали, что он разгадывает судоку, тогда как на самом деле он прикидывал потенциальную прибыль от депозита на пять лет. Костюм редактора был идеальным прикрытием, вроде похищенного письма из рассказа По, спрятанного у всех на виду. Ну и кто сказал, что он не умен? Первые несколько недель страх был особенно сильным. Кендалл просыпался в три часа ночи, и ему казалось, будто к пупку провели ток. А если Джимми заметит расходы на печать, транспортировку и хранение? А если Пьясецки спьяну признается во всем хорошенькой барменше, а ее брат окажется полицейским? Мозг Кендалла взрывался при мысли о возможных опасностях и проколах. Как он ввязался в подобное дело с подобным партнером? Лежа рядом со Стефани, которая спала сном праведника, Кендалл мучился бессонницей, воображая тюрьму и конвой.

Через некоторое время стало легче. Страх – такое же чувство, как любое другое. Поначалу он захлестывает вас, но потом постепенно отступает и становится привычным, а через некоторое время вы уже его не замечаете. Кроме того, дела шли отлично. Кендалл выписывал разные чеки на книги, которые печатались на самом деле, и на те, что в действительности не существовали. По пятницам Пьясецки вычитал эти расходы из недельного дохода.

– Выглядит как нормальный отчет, – говорил он Кендаллу. – Мы помогаем Джимми сэкономить на налогах. Мог бы нам и спасибо сказать.

– Так может, посвятить его в дело? – предложил Кендалл.

Пьясецки только рассмеялся:

– Да он не от мира сего. Даже не поймет, о чем речь.

Кендалл старался не высовываться. Банковский счет «Среднезападного склада» рос, но он ездил на все том же стареньком вольво. Деньги хранились вдали от любопытных взоров. Они были заметны только внутри, в интерьере. Вернувшись домой вечером, Кендалл смотрел, что успели за день нанятые им штукатуры, плотники и укладчики ковров. Не забывал он и о других интерьерах: окруженных стенами садов сбережений на колледж (сада Макса и сада Элеанор), святилища пенсионных накоплений.

В доме появилось еще одно прибавление: жена. Ее звали Арабелла, она приехала из Венесуэлы и почти не говорила по-английски. В первый же день, увидев гору грязного белья в спальне, она не удивилась и не ужаснулась, – просто принялась загружать его в стиральную машину, складывать чистое и убирать в ящики.

Кроме того, Кендалл занялся тем, чем не занимался уже давно: работой. Он закончил «Демократию в Америке», отправил размеченную рукопись в Монтесито и на следующий же день начал писать проект возвращения в печать давно забытых книг. Он отсылал по два-три предложения в день, а вместе с ними – цифровые или бумажные экземпляры предлагаемых текстов. Вместо того, чтобы дожидаться ответов Джимми, Кендалл звонил и забрасывал его вопросами. Поначалу Джимми отвечал, но потом велел оставить его в покое и принимать решения самостоятельно.

– Я доверяю твоему вкусу, – сказал Джимми.

Теперь он почти не звонил в офис.

Поезд привез Кендалла на станцию «Юнион». Он вышел на Мэдисон-стрит, сел в такси (оплата – наличными, которые невозможно отследить) и вылез за квартал до нужного дома, завернул за угол, так что казалось, будто он пришел сюда пешком. Он поздоровался с дежурным швейцаром Майком и направился к лифту.

Пентхаус пустовал. Даже горничной не было. Лифт привозил вас на первый этаж, и путь к винтовой лестнице в кабинет пролегал мимо Нефритовой комнаты. Кендалл подергал дверь, которая оказалась не заперта, и вошел.

Он не собирался ничего красть. Это было бы глупо. Ему просто хотелось нарушить границу, добавить этот мизерный акт неповиновения к своему масштабному робингудовскому бунту. Нефритовая комната напоминала музей или дорогой ювелирный магазин: стеллажи и комоды тянулись вдоль великолепных резных стен. На равном расстоянии друг друга стояли подсвеченные витрины, в которых лежали куски нефрита. Камень оказался не темным, а светло-зеленым. Кендалл вспомнил, как Джимми рассказывал, что самый лучший, самый редкий нефрит – почти белый, и что наиболее ценные предметы вырезаются из цельных кусков камня.

Сложно было понять, что изображают резные фигурки: их формы были так причудливы, что поначалу Кендалл принял их за змей, но потом понял, что перед ним – удлиненные конусообразные лошадиные головы, повернутые в сторону – так лошади утыкаются мордами себе в бока, чтобы уснуть.

Он открыл один из ящиков. Внутри на бархатной подушечке лежала еще одна лошадь.

Кендалл взял фигурку в руки. Пробежал пальцами по гриве. Подумал о художнике, который пятнадцать веков назад сделал эту штучку в Китае. Его имя уже забыли, он умер так же, как и все, кто жил при династии Цзинь. Но этот мастер, взглянув однажды на живую, дышащую лошадь в туманном поле где-то в долине Желтой реки, так увидел ее, что сумел воплотить в этом драгоценном камне, тем самым сделав его еще более ценным. Раньше Кендалла восхищало человеческое стремление к подобной деятельности – бесполезной, изнурительной, требующей мастерства и доли безумия. Он перестал восхищаться, поняв, что сам на такое не способен. Ему недоставало упорства и мужества, чтобы не стыдиться подобного занятия в культурной среде, которая не просто не поощряла дисциплину, но и открыто над ней насмехалась.

Однако этого резчика по нефриту ждал успех. Сам он этого не знал, но белая дремлющая лошадь, жившая много веков назад, не умерла, еще не умерла, и теперь лежала на ладони Кендалла под мягким светом галогеновой лампы в комнате, напоминавшей шкатулку для украшений.

Кендалл благоговейно вернул фигурку на бархат и закрыл ящик, после чего вышел из Нефритовой комнаты и поднялся в кабинет.

Пол был уставлен коробками на отправку. Типография – настоящая типография – только что доставила первый выпуск «Демократии в кармане», и Кендалл рассылал экземпляры в книжные и музейные магазины. Стоило ему сесть за стол и включить компьютер, зазвенел телефон. Это был Джимми.