Книга Пять причин улыбнуться - Ирина Градова

Я плетусь за дедом на кухню. Мне нравится смотреть, как он готовит. Но помогать я не люблю, потому что очень боюсь духовки. Еще в раннем детстве бабушка сказала мне, что внутри духовки живет страшный черный зверь, который кушает непослушных детей. Сейчас-то я понимаю, что никакого зверя в духовке нет и все эти бабулины россказни — всего-навсего способ отправить меня подальше от опасной плиты. Но страх все равно остался…

Дед смотрит на маму, а мама смотрит на деда. Иногда мне кажется, что они понимают друг друга без слов. Он угадывает ее настроение по влажным синим глазам и пепельнице, заваленной окурками, а еще по закушенной губе, которую мама, наверное, решила съесть вместо дедовых пирожков.

— А Витька, что ж, не едет? — спрашивает дед, и мама задумчиво наклоняет голову, словно сама не знает ответа на этот вопрос.

— Его в командировку отправили, — отвечает она после долгого раздумья. — Обещал, что завтра вечером будет в Туле.

— Обещал — значит, будет, — уверенно заявляет дед, и от этого мамины глаза становятся чуточку светлее. — Там, видать, и встретитесь… А может, возьмете с собой старика? Мне тут скучно будет без вас…

Мама кивает. Она наверняка рада, что дед напросился с нами, потому что без деда наш отдых в деревне превратится в полную неразбериху. Что до меня, моему восторгу нет предела. Я висну на шее у дедушки, который, в отличие от мамы, готов терпеть во мне «маленького внучка», и изливаю на его серебристо-седую голову поток благодарностей.

А потом дед начинает возиться с тестом для пирожков, а мама режет для него капусту. Потихоньку на кухне воцаряется атмосфера тихого семейного благополучия, и ссора родителей отходит на задний план. Даже Олька, сосредоточенно сдирающая с лука шелуху, похоже, смирилась с тем, что любоваться ее купальником будут только куры да деревенские ребятишки.

И вот уже кухню обволакивает теплый запах пирожков, а мы сидим за столом и в благожелательном молчании пьем горячий чай, за обе щеки уплетая дедову стряпню. От горячего чая и пышущих жаром пирожков всех клонит в сон. Вставать завтра рано — мама хочет приехать в деревню днем, чтобы до вечера привести дом в порядок.

Снова придется прибирать бардак, оставленный крысами: выбрасывать изгрызенные пакеты, сметать с пола крупу, рассыпанную торопливыми воришками, убирать сиротливо притулившиеся в углах черные бусины — переработанную крысами еду. А еще колоть дрова и топить печку… Обо всем этом не хочется думать сегодня, поэтому я допиваю чай, говорю деду «спасибо» и отправляюсь в свою комнату, где засыпаю с «Убить пересмешника» в руках.

И вижу я во сне вовсе не деревню и даже не Крым, а бабушку, которая грозит мне пальцем за то, что я залез в черную пасть духовки…

Сказать по правде, я еще вечером не сомневался, что мы проспим. Мама просто не умеет вставать по звонку и выходить в назначенное время. На работе к ее опозданиям давно уже привыкли, да и работа у нее не требует прихода на место минута в минуту: мама работает в газете и пишет статьи про всякие чудеса вроде йети — ну, снежного человека, — и загадочных пришельцев с Марса, которых какие-то психи периодически видят в своих квартирах.

Нам мама никогда не дает читать свою газету, но однажды она случайно оставила ее в коридоре, на тумбочке, а я не удержался и прочитал статью, подписанную ее псевдонимом — Людмила Лихолетова. Статья называлась: «Лучшие друзья бабушек — это домовые». Прочитав статью, я понял, почему мама никогда не показывала нам газету: сочинения моих одноклассников меркли в сравнении с этой чушью.

Нет, писала-то мама хорошо, здорово даже читалось. Но о чем она писала… О какой-то сдвинутой по фазе бабке, у которой лучшим другом был домовой, приходивший к ней по ночам и рассуждавший о том, кто лучший политик: Горбачев или Ельцин. Больше всего меня интересовало, что Инна Сергеевна (подружка домового) принимала на ночь и почему мама не написала об этом в своей статье.

Маме, конечно, я ничего не рассказал, а газету спрятал так, чтобы никто не увидел, особенно Олька. А то было бы смеху…

Сборы проходят впопыхах. Я утрамбовываю в рюкзак свои вещи, честно говоря, сам не зная, чего туда наложил, потому что мои веки все еще сплющены сном. В комнату вбегает мама. Вид у нее взъерошенный: накраситься и причесаться она еще не успела. В таком виде мама особенно нервная. По опыту знаю, лучше с ней не спорить.

— Васька?!

— А я чего? Я рюкзак пакую… — заранее оправдываюсь я.

— Быстрей пакуй, через полчаса выход. — Я, конечно, знаю, что ни через какие полчаса мы не выйдем, но все равно доблестно киваю, всем своим видом выказывая послушание.

Мама вылетает из моей комнаты, как ракета, и мчится проверять готовность Ольки.

— Оля?! — слышу я из соседней комнаты.

— Ну чего, мам? Сама же еще не готова.

— Это я не готова?! — взвивается мама.

— Ссориться команды не было! — слышен из кухни дедушкин голос. — Позавтракаете — вот тогда ругайтесь на здоровье!

Автобус, естественно, не стал нас дожидаться. А следующий — только через два часа. Возвращаться домой нет никакого смысла, потому что до дома — час с копейками дороги. Поэтому мы, точнее, мы с дедушкой расслабляемся, присаживаемся на пожухшую травку, растущую вдоль бордюра, и жуем пирожки, запивая их газировкой. Мама даже не возмущается: вся погружена в свои невеселые мысли.

Дорога до Тулы долгая, но у меня с собой увлекательная книжка, поэтому я не скучаю. Олька листает какой-то девчачий журнал, временами отрываясь от чтения и вперивая глаза в спинку сиденья напротив. Я тоже отвлекаюсь от книжки и пытаюсь понять, с чего моя сестричка так надулась. С мамой-то все понятно: она вся в папиной командировке, видит папу с воображаемой Лерочкой и устраивает обоим воображаемый скандал. А вот с Олькой чего? Мне даже не по себе от ее тусклого беспокойного взгляда. Неужели это все из-за речки-вонючки, на которую ей пришлось променять Черное море?

Не найдя ответа на свой вопрос, снова погружаюсь в книжку и изо всех сил сочувствую бедняге негру: «плохие» белые люди хотят засудить его за преступление, которое он не совершал, а один «хороший» белый человек, адвокат, пытается его спасти. Детям адвоката, главным героям книжки, тоже приходится несладко, потому что дети «плохих» белых людей шпыняют их за то, что папа защищает «черномазого».

Хотел бы я знать, сколько времени утекло с момента написания книжки. По-моему, отношение к «черномазым» особо не изменилось. У нас, правда, к неграм относятся нормально. Но зато азербайджанцев, торгующих на рынке овощами и фруктами, моя бабуля почти так и называет, изменяя вторую часть слова всем известным ругательством на «ж»…

Книжка почти дочитана, а мы практически доехали до поворота, откуда до нашего дома минут двадцать пешего хода. Дедушка тормошит заснувшую маму.

— Светик, почти приехали.

— Угу… — сонно бормочет мама и открывает глаза. Лицо у нее такое недовольное, как будто она и впрямь увидела во сне Лерочку. — Васька! — не успев проснуться, командует она. — Вытаскивай рюкзак. Оля — сумки. И будьте наготове.