Книга На стороне подростка - Франсуаза Дольто

Опыт показывает, что, как бы то ни было, нужно всегда думать об отношениях между обучающим и обучаемым. Не так важно школьное отставание, как отставание ребенка в социальном смысле, ибо, если отставание в школе сопровождается успехами в музыке, технике или ручном труде, это еще не отставание в плане человеческом. Если математик отстает по другим предметам – что же с этим поделать? Если он общителен, если нашел свой путь, то, может, ему и не годится та программа, что приготовлена для всех. Успехи во всех дисциплинах одновременно тоже могут настораживать.

Чтобы снять проблему школьного отставания, может, стоит поставить проблему обязательного обучения до шестнадцати лет? Может, просто снизить возраст обязательного обучения или отказаться от его обязательного характера?

На мой взгляд, нельзя отказаться от обязательного характера обучения чтению, письму и счету. Это единственное, что должно быть обязательным и чего нужно требовать; нельзя выйти из школы, не научившись читать, писать и считать, даже если придется сидеть там до двадцати лет, нужно потратить на это время. Но это единственное требование. Обязательное же обучение до шестнадцати лет, которое оплачивается государством, можно было бы заменить возможностью получить образование в течение всей жизни… не всегда бесплатно, но пусть будут курсы, школы даже для взрослых. Но думаю, что делать чтение, письмо, счет и курс гражданского права необязательным нельзя.

Во время президентской кампании 1988 года кандидаты предлагали значительно расширить профессиональную ориентацию учеников. Встает вопрос: надо ли переносить акцент на профобучение, что повлечет за собой известную сегрегацию – люди физического труда по одну сторону, «белые воротнички» – по другую?

Если говорить о здоровой реорганизации системы образования, то следует охватить всех детей ручным трудом и интеллектуальными дисциплинами, создать полноценную образовательную основу, не расставляя учеников по разные стороны баррикады – подмастерья и «белые воротнички», однако в наше время это нелегко: все области труда стали очень технологичны и требуют специализации. Мой муж Борис Дольто занимался школьной системой в России до революции 1917 года. Ручной труд не был отделен там от интеллектуального. Получение специальности для тех, кто учился в гимназии[36], было обязательным, и, чтобы сдать экзамен на бакалавра[37], надо было иметь профессиональный аттестат. Степень бакалавра сочеталась с дипломом по ручному труду, слесарному или столярному делу. Получение этих навыков начиналось с шестого класса; дети год занимались столярным делом, год – слесарным, а последние два года – либо тем, либо другим, и вместе с экзаменом на бакалавра они сдавали экзамен по ручному труду на слесаря, медника, кузнеца или, например, плотника. Те, у кого были способности и желание, продолжали учиться на краснодеревщика, инкрустатора. Каждый день полтора часа отводилось на ручной труд. В 13.30 устраивали получасовой перерыв, чтобы немного перекусить бутербродами, как нынче в Канаде, где у учеников есть не более чем получасовой перерыв, а потом до 15.30 у них полтора часа ручного труда. Такова была школьная программа для детей начиная с одиннадцати лет и до шестнадцати-семнадцати, когда сдают экзамен. Те, кто прошел такое обучение, могли и должны были учить неграмотных у себя в деревнях. Муж говорил, что хозяева, даже мелкие земельные собственники, если они нанимали рабочих и служащих, были обязаны об-учить их какому-нибудь ремеслу. Конечно, в стране, где не так, как сейчас, была развита технология и не было тех условий, которым соответствует нынешнее воспитание в семье, это было возможно. Но можно разработать новую систему применительно к новейшим технологиям и общему уровню знаний.

Умение читать, писать и считать – это общая основа. На школьном уровне дети сами впишутся в ту дисциплину, которая их заинтересует. Очевидно, что с восьми, девяти или с одиннадцати лет необходимо ориентировать детей на то, что им интересно, и касаться в преподавании можно всего понемногу, и так до тринадцати-четырнадцати лет, до момента окончательного пубертата. До этого времени у ребенка есть право быть творцом во многих областях одновременно. Когда ребенок физически созреет, он сам выберет то, что ему подходит, только в этом возрасте он должен будет решить, заниматься ли ему науками или ремесленничеством, причем так, чтобы всегда было можно поменять их местами. Если выбран ручной труд, то чтобы можно было, когда ему этого захочется, получить интеллектуальное образование. Если, наоборот, сначала выбраны интеллектуальные дисциплины, ребенок должен иметь возможность, когда ему захочется, продолжить профессиональные занятия. И это – за счет государства и на протяжении всей жизни. Такой я вижу школу будущего.

Если на предприятии есть те области применения ручного труда или те технологии, на которые можно брать служащих на стажировку, пусть короткую, то хорошо бы предоставлять эту стажировку подросткам моложе шестнадцати лет. На уроках проходят, что такое снег, зелень, море, но почему бы не изучать и что такое деньги, причем такой производственный стаж должен бы быть оплачен той отраслью, где подросток думает трудиться в будущем.

Предприятия должны были бы привлекать и заинтересовывать подростков тринадцати лет; но это невозможно, потому что не существует такого места, где дети могли бы жить без родителей. Если они захотят продолжить обучение далеко от дома, им же нужно где-то жить, но так, чтобы они могли по пятницам возвращаться домой… Для этого следовало бы открыть пансионы, на которые ушла бы часть средств, расходуемая сейчас на школу.

Но это уже не реформа национального образования – ни в коей мере. Это социальная революция.

13 глава

Распавшаяся семья

В декабре 1987 года демонстрации лицеистов против проекта закона Деваке удивили Францию силой и мощью движения, развернувшегося вокруг основополагающих слов «равенство возможностей», это было сравнимо разве что с единением в антирасистской солидарности. Равенство, братство – как далеко это зайдет? В чем это выразится, кроме речей и выступлений? Солидарность – в какой мере она проявится в действиях? Здесь все надо делать, создавать заново, даже сами лозунги. Эдгар Фор, председатель комитета по празднованию двухсотлетия Революции, говорил за год до своей смерти, что эта годовщина, независимо от того, что она является фактором всенародного объединения, может стать для французов также стимулом не повторять Революцию, но взять другие бастилии – крепости нетерпимости, расизма. Таким образом, через двести лет после взятия Бастилии, в 1989 году, он призвал французов задуматься над содержанием и воплощением в жизнь слова «братство». Это правда могло мобилизовать молодежь. Участвовали они в движении или нет, но молодые люди, казалось, действительно были захвачены этой идеей, идеей братства, даже больше, чем идеей равенства. Но ограничатся ли они только словами?