Книга Мой тесть Леонид Брежнев - Юрий Чурбанов

До завода я кончал ремесленное училище и выпускался из него слесарем-сборщиком 4-го разряда. И хотя это был авиационный завод, то есть никаких креманок на нем и в помине не было, все же какие-то навыки остались. Не забыл я еще, как нужно держать в руках слесарный инструмент. Норма производства креманок сначала показалась мне большой (500 штук в день), не каждый раз это получалось, у меня не было соответствующей квалификации, но у кого у вновь прибывших здесь есть такая квалификация? Показали, как нужно делать, — и начал я потихоньку клепать эту вазу…

Каждому осужденному полагаются два ученических месяца (норма — 400 штук, тоже немало). Потом, когда уже набиваешь руку, норма не кажется такой большой, но это — потом, а сначала…

У нас с напарником был план по этим креманкам — 7–8 тысяч в месяц, в зависимости от того, какая в них потребность. Но меньше 6 тысяч не было. И эту норму нужно выполнять. Таково правило. Попробуй не выполнить! Если ты работаешь плохо, то сначала тебе просто рекомендуют работать хорошо. Если же ты не понял, не сделал для себя выводы, то тебе еще раз… рекомендуют выполнять эту норму и если нет никаких оснований для невыполнения, ты просто будешь наказан. Как? Тебя могут лишить права на приобретение продуктов питания в лагерном магазине, это очень серьезное наказание для осужденного — если это случится, то ты целый месяц будешь… питаться хуже, чем питаешься. Тебе могут объявить взыскание, письменное или устное. А в том случае, если эта норма не выполняется постоянно, начальник колонии имеет право лишить тебя длительного — это бывает два раза в год — свидания с женой или близкими родственниками. Могут быть применены и такие штрафные санкции, как водворение в штрафной изолятор, кстати, в штрафном изоляторе тоже надо работать, только там другой вид работы, более тяжелый. Есть в нем помещения камерного типа, в них, как правило, клепают «жеребейку» — в «зоне» существует и такой вид деятельности. Здесь, в колонии, нет карцеров, так что самое тяжелое наказание для осужденных — это водворение в ШИЗО на 15 суток. Или — это еще хуже — заключение в помещение камерного типа.

Убежать из зоны невозможно, да и что это даст? Каждая колония охраняется внутренними войсками. Эти ребята стреляют без промаха. Насколько я знаю, из нашей колонии только однажды, еще в 60-х годах, была сделана попытка побега и закончилась она смертельным исходом.

Трудно очень. Первое время я просто не высыпался. Стоишь весь день у станка и… клепаешь, клепаешь эти… креманки, быстро накатывается усталость, причем больше всего — зрительная, это повторяется изо дня в день, изо дня в день… После ваз болели руки, плохо работали кисти, был тяжелый, рваный сон, да и сны, прямо скажем, были… всякие. Гдлян с Ивановым, и Миртов с Каракозовым будут мне, наверное, всю жизнь сниться. И еще — Сорока, тот самый заместитель Генерального прокурора, который давал санкцию на мой арест…

В месяц я зарабатываю где-то около 100 рублей. По нынешнем временам, конечно, не деньги, но ведь на территории колонии нет Центрального рынка, так что и тратить их особенно не на что. От этой суммы с зэков сразу высчитывают ровно половину, то есть по 50 рублей — за что — так никто не знает. Так же никто не знает, куда и на что идут эти деньги. Согласно существующему предписанию, осужденных кормят завтраком, обедом и ужином на 22 рубля в месяц. Сумма говорит сама за себя, но ничего, зэки с голода не умирают пока что. Разумеется, эти деньги тоже высчитывают из заработной платы. Кроме того, деньги высчитываются за одежду, которую ты получаешь со склада, — в общем, на руках остаются совсем крохи. Что же касается лагерного магазина, то осужденный имеет право потратить на него лишь 15–16 рублей в месяц, не больше. Не знаю почему, но те деньги, которые заключенный получает из дома, он не имеет право тратить на продукты питания. Тюрьма все-таки!

В лагерном магазине можно купить только то, что там есть: ассортимент продуктов невелик, и он определен существующим служебным циркуляром. Это — хлебобулочные изделия, повидло, если оно есть, в прежние времена (до табачного кризиса) — папиросы и сигареты. Табачный кризис чувствуется в колонии так же, как и по всей стране. Существует норма: десять пачек папирос, сигарет или махорки в месяц. Что там говорить, конечно, это очень мало. И талоны на сахар, как это делают жители Москвы, на сигареты здесь не обменяешь! Можно, конечно, один или два раза «стрельнуть», но потом ты уже становишься «должником». Если кто-то из осужденных угостит тебя сигаретой, то потом эту сигарету придется вернуть, таков лагерный закон. Кроме того, в магазине можно приобрести товары первой необходимости: хлопчатобумажные носки, мочалку и мыло.

Каждый отряд имеет телевизор, в некоторых — даже цветные. В нашем — обычный, черно-белый. Время просмотра телепередач — с того момента, когда ты вместе с отрядом возвращаешься с работы и до программы «Время» включительно. В 21.30 у нас общее построение, проверка наличия осужденных, в 22.00 отбой.

Главное и единственное желание заключенного — выспаться. Каждый зэк с нетерпением ждет воскресенья. Это — единственный день, когда можно чуть-чуть отдохнуть, сходить — опять-таки всем отрядом — в кино и хоть как-то привести себя в порядок, постирать. Осужденные сами ремонтируют свою одежду и стирают арестантские робы. Постельное белье сдается в лагерную прачечную, но качество стирки оставляет желать лучшего. Многие стирают свои простынки и наволочки сами. Но если постирать белье утром, то к вечеру оно не всегда успевает высохнуть, вот ты и сушишь его в постели собственным телом…

Если среди молодых осужденных есть люди, не имеющие среднего или среднего специального образования, они должны учиться. В стране действует закон о всеобщем среднем образовании, и его никто не отменял. На территории колонии построены школа и профтехучилище, но так — я буду постоянно подчеркивать — не только у нас; такие учебные заведения существуют практически во всех местах лишения свободы. Существует положение об исправительно-трудовых учреждениях, в котором все это предусмотрено. И после работы зэки идут за парту. Школа — самая обычная, с педагогами и завучем, есть все классы, разве только не с первого (где-то, наверное, с восьмого); там ребята получают аттестат зрелости, и в этом документе нет пометки, что он выдан в колонии усиленного режима. И профтехучилище — это самое обычное ПТУ, когда-то и я тоже кончал такое — здесь можно получить специальности слесаря, крановщика, сварщика… Все это необходимые специальности как для самой колонии, так и — когда человек освобождается из зоны — для народного хозяйства страны. Учителями работают вольнонаемные специалисты, и офицеров, разумеется, среди них нет, это не академия. Сужу по отзывам осужденных: им нравится посещать и школу, и профтехучилище.

Во всех зонах заключенным настойчиво рекомендуется выписывать и читать газеты. Опять-таки скажу: именно во всех зонах, не только в нашей, 13-й. Почему-то журналистам, которые являются сюда довольно часто, все время кажется, что у «ментов» есть какие-то поблажки. Если этот заезжий журналист видит в ларьке кусок рыбы, то ему кажется, что этот кусок осетрины или севрюги, и все это почему-то сравнивается с нищими московскими прилавками. А при чем тут Москва? Не надо сравнивать. И если в нашем ларьке появился маргарин, а где-то его нет, так завтра, будьте спокойны, его не будет и у нас. А если он и будет, так что из этого; у человека нет свободы, этот человек проводит у станка по восемь часов в день и трудится не разгибаясь — разве он не имеет право на пачку маргарина? Осужденные расценивают такие статьи как неумные попытки поссорить читателей с заключенными, внушить им, что у нас, в 13-й, по-прежнему сохраняется некая «тюремная номенклатура». И тем не менее осужденные — у нас особенно — не мыслят своего существования без журналов и газет. Если у тебя после всех вычетов остались заработанные на производстве деньги, то тебе никто не запрещает выписать на год или на полгода ту газету, которой ты особенно симпатизируешь.