Книга Горчаков. Время и служение - Виктор Лопатников

«Что же касается молчания, в котором нас обвиняют, то мы могли бы напомнить, что когда-то против нас была организована искусственная шумиха, потому что мы поднимали свой голос каждый раз, когда мы считали необходимым встать на защиту справедливости. Эта деятельность, проникнутая заботой о ряде правительств, из которой сама Россия не извлекла никакой выгоды, использовалась, чтобы нас обвинить в стремлении к какому-то общему господству…

Мы могли бы наше молчание объяснить впечатлением, оставшимся от воспоминания об этом.

Но мы находим, что это неподобающая позиция для державы, которой Провидение отвело в Европе место, занимаемое Россией».

Целостное прочтение послания позволяет говорить о его выстроенной драматургии. Гордый и уверенный тон, твердость и независимость, убежденность в суждениях и оценках, ироничная в отдельных местах интонация не могли не воодушевлять русского читателя.

Это восприятие усиливается использованием словесных оборотов, придающих тексту особую эмоциональную окраску: «борьба, исход которой ускользал от человеческого предвидения», «насильственная подмена собой его авторитета», «право сильного над слабым», «использование больших по назначению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается пылью».

Отточенные строки обращены не только к политикам и дипломатам, а и к широкой читающей публике, для которой международная жизнь — неотъемлемая часть их общественной и индивидуальной жизни. Такой документ мог быть составлен дипломатом, который не только знает сложившиеся в этом деле традиции, но и в совершенстве владеет языком дипломатии, возвышая ее до уровня искусства. Циркуляр заставляет задуматься, побуждает искать скрытый смысл, заключенный в нем подтекст, некий «ключ» для прояснения и уточнения его подлинного содержания. Каждая мысль, каждый тезис послания облечен в чеканные фразы, которые можно рассматривать и как некие формулы или положения. Циркуляр написан превосходным литературным языком и даже в наше время звучит удивительно современно.

По сути дела, в послании излагается проблематика, которой мир живет поныне. Формы конфликтов, их характер и подход к их разрешению во многом остаются неизменными. Проступая из глубины прошлого, их черты весьма узнаваемы. С известными коррективами и допущениями они легко проецируются на день сегодняшний. Сквозь строки депеши как бы доносится биение взволнованного сердца России. Едва остыв от обид и разочарований, она посылает международному сообществу сигналы бодрости, преисполненные достоинства и веры в собственные силы, в свое будущее.

Россия словно вновь приоткрывает миру свою загадочную душу, показывая, что «общий аршин» в подходе к ней неприемлем. Нота несла в себе нечто большее, чем изложение политических устремлений российского кабинета. Ее содержание давало повод судить о появлении некоей новой философии, по-иному определяющей намерения России и ее взгляд на собственное местоположение в окружающем мире. В депеше провозглашалась принципиально новая для Российской империи концепция. Если прежде всюду и во всем она придерживалась идей верности союзам и солидарной помощи монархическим дворам Европы, то теперь Россия выдвигала своим главным приоритетом национальное саморазвитие, идею сосредоточения на решении своих внутренних проблем.

Сквозь строки документа проступают черты Горчакова-министра, открывая достоинства сильной личности, обладающей качествами, с которыми, несмотря ни на что, нельзя не считаться. Всем, кто тогда находился у руля международной политики, стало ясно: в лице нового министра предстоит иметь дело с «крепким орешком», с личностью, не подвластной внешним или корпоративным влияниям, с человеком, который всецело движим национальными интересами России.

Перед нами еще один документ — депеша министра Горчакова послу России в Англии барону Будбергу, написанная в наиболее сложный период начала шестидесятых годов.

Именно в это время, весной 1862 года, мир заполонили апокалипсические сообщения о беспорядках и актах вандализма, которые сотрясали Россию. Охватившие Петербург невероятные по своим масштабам пожары вызвали шок не только у правящей российской элиты и аккредитованных здесь иностранных дипломатов, но и за пределами государства. Были дни, когда, казалось, горел весь город. Пламенем были объяты огромные жилые и торговые массивы, Апраксин и Гостиный дворы. Огонь подбирался к Публичной библиотеке и Министерству внутренних дел. На борьбу с огнем были брошены все силы. Непосредственное участие в тушении пожаров принимал даже сам император. Не лучше обстояло дело в провинции. По поступавшим оттуда сведениям, ситуация была не менее тревожной, акты гражданского неповиновения имели место в разных частях государства.

Казалось бы, указания министра своему представителю за границей должны были бы содержать сухие инструкции о том, какова должна быть позиция посла, отражающая точку зрения государственной власти на внутренние события в трудный для России период. Однако содержание документа оказалось несравненно более широким:

«Теплота высказанного вами чувства позволила мне судить о размерах преувеличенных толков, распространяемых за границею, о положении нашей столицы и России вообще. Это призрак на дальнем расстоянии или же фантастическое здание, строители которого далеко не благоволят к России. Положение наше трудное, как и всякого государства, приступающего к органическим реформам. Пространство империи, разнообразие племен, ее составляющих, увеличивают затруднения. Всеобщая болезнь, свирепствующая в Европе и вне ее, не пощадила и нас; но из всего этого разумный и беспристрастный наблюдатель, пребывающий на местах, не заключит, что мы на краю пропасти и бессильны обуздать волнение умов, а также преступные замыслы, с ним связанные. Все классы общества чувствуют себя не вполне хорошо, и существует некоторое колебание ввиду того, что представляется толпе великою неизвестностью. Дело в том, что она выступила из своих привычек и стоит лицом к лицу с властью, которая, вступив на путь прогресса, не считает материальное давление необходимым условием успеха… Мы полагаем, что прогресс этот, чтобы быть верно понятым и идти путем правильным и прочным, нуждается в содействии общественного мнения. Отсюда широкая свобода, дарованная выражению мысли, даже писаной и порою переходящей в своеволие. Симптомы эти поразили иностранцев. Морская ширь (la plaine liquide), как выражается Расин, нигде не бывает спокойна. Так и у нас. Но равновесие восстанавливается. Когда волны вздымаются, как теперь повсюду, было бы наивностью утверждать, что море мигом утихнет. Главная задача — поставить плотины там, где общественному спокойствию или интересу, а в особенности если существу власти, угрожает опасность. Об этом и заботятся у нас, не отступая от пути, который наш августейший государь предначертал себе со дня вступления на престол, наш девиз: ни слабости, ни реакции»[79].

Этот документ характерен для дипломатической практики Горчакова: здесь он обращается как будто не к послу России, точнее сказать — не только к нему, но к общественному мнению Европы. Перед читателем предстает эпическая картина русской жизни, написанная весьма выразительно и сочно. Ни слова о светлом будущем: документ содержит только мужественную, честную и глубокую оценку российской реальности. Из понимания и трезвого взгляда на происходящее как раз и проистекает свет в конце тоннеля. В целом же перед нами сильный, эмоционально выстроенный документ, разрушающий сомнения и колебания, вселяющий веру в тех, кому он адресован. Перед читателем предстает образ власти, которая точно знает положение вещей и видит цели, к которым стремится. Эта власть отдает себе ясный отчет в ситуации и обладает уверенностью, что выход из сложившегося положения будет непременно найден.