Книга Дневник моей памяти - Лара Эвери

Как же все?

Жизнь – не череда побед.

Не сосчитать, сколько киновечеров я пропустила из-за учебы, из-за дебатов, просто из-за нытья. Больше не стану пропускать ни одного.

Осознанные сновидения

Дни похожи друг на друга: мама заглядывает в комнату, я открываю глаза и в первый миг вижу все как в тумане, будто сквозь мокрую тряпку, потому что если я не выпью на ночь таблетку, то наутро просыпаюсь с дикими болями. А после таблетки сплю крепко, даже, пожалуй, слишком. Но потом надо мной склоняется мама, отдергивает занавески, и пахнет от нее, как всегда, маслом чайного дерева, а сейчас, летом, еще и базиликом – она приносит с грядки целые пучки, чтобы добавлять в омлет и украшать бутерброды, которые берет на работу.

Я становлюсь возле тумбочки с чашкой йогурта (потому что мне нельзя ходить с пустым желудком) и глотаю одиннадцать пилюль.

Заходит папа – от него пахнет дезодорантом «Митчем», этакий старомодный мятный аромат, – и чмокает меня в щеку.

Запахи придают отчетливости всему вокруг. Едва я улавливаю запахи, все обретает смысл.

За Гарри заходит кто-то из друзей, и они отправляются в лагерь или поиграть в компьютерные игры.

Бетт и Дэви то уходят к Линдам, то остаются дома, а миссис Линд приносит им обед; иногда обед приносит Куп (но никогда у нас не остается и не болтает со мной – может быть, потому что здесь Стюарт, а про Стюарта он тогда, во время нашей последней беседы по душам, наговорил гадостей), а если больше некому, то заходит дежурная медсестра, но она почти все время сидит в гостиной и играет в игры на телефоне. Бывает, мама берет меня в город, и я жду в приемной, когда кончится ее смена – читаю или смотрю на ноутбуке «Властелина колец».

Иногда мы со Стюартом ходим в читальный зал одной из больших библиотек Дартмутского колледжа – мама с папой не против, потому что это недалеко от медицинского центра, где мама работает. Мы со Стюартом любим сидеть рядышком в одном большом кожаном кресле на балконе, каждый со своей книжкой.

Однажды я призналась ему, что в школе читала все те же книги, что и он, потому что была влюблена по уши.

Стюарту пришлась по душе мысль, что мы одновременно посещали одни и те же выдуманные места, и он предложил: а давай загадаем какое-нибудь местечко и попробуем встретиться там во сне! И той же ночью мне позвонил, и мы попробовали.

– Ну что, куда путь держим? – спросил он.

Меня уже клонило в сон от лекарств.

– Давай в горы, – предложила я.

– В какие?

– На вершину моей горы.

– Как она выглядит?

Что было дальше, не помню, но Стюарт потом рассказывал, что я описала ее во всех подробностях – и каменистую тропку, которую и тропкой-то не назовешь, и красноватые кустарники, что растут в расщелинах, и слой облаков возле самой вершины. В ту ночь он отправился туда во сне и встретил меня. Жаль, что это только во сне!

Бывает, мы сидим в библиотеке, и читать нет настроения, и тогда я листаю фотоальбомы или дурацкие старые комиксы, или просто смотрю в огромное сводчатое окно на газон, на людей.

Бывает, я плачу, но это ничего.

Вначале я стеснялась плакать при Стюарте, но он сказал, что тоже плачет иногда, иногда без причины.

За чтением Стюарт водит большим пальцем по моей ладони. Это хорошие дни.

Капитан Палкин

Мэдди заехала за мной в двухдверной «Тойоте», подняв тучу пыли и сигналя, чтобы не задавить Щена. Июнь был на исходе – самое настоящее лето: жара, солнце, всюду пчелы, с кормушки для колибри стекает липкий сахарный сироп. Дело было в субботу; Мэдди дала «пять» Гаррисону, Бетт и Дэви, всем по очереди, махнула маме, которая полола грядку, и умчала меня прочь с горы.

Мы подкатили к ее дому, где под плакатом «Поздравляем, Мадлен!» Мэддины родственники – копии Мэдди, только кто постарше, кто помоложе, и прически у всех разные, – потягивали лимонад. Очутившись в толпе едва знакомых людей, я чуть не запела, как Дэви: «Жизни карусель…»

Свобода! Никто меня ни о чем не спрашивал. Я просто сидела на веранде на качелях и уплетала печенье с шоколадной крошкой; иногда подбегала Мэдди, и мы перешучивались, или она рассказывала, как пытается соблазнить соседа по этажу.

Когда Мэдди взялась перечислять, какие предметы выбрала, я прикусила язык. Опять про учебу! Сил моих нет все это выслушивать!

Я вежливо кивала, но при всяком упоминании об университете меня скручивало в бараний рог. Замаячила тень Марианы Олива, всплыли ее слова: «Изучать надо все». Нет, я уже не тешила себя надеждой, что все могу. Не могу, знаю, что не могу.

Но вот чертовщина! В каждом письме от секретаря Нью-Йоркского университета, в каждой печати сквозила надежда, сверкала ярким павлиньим хвостом!

Когда одна из тетушек отозвала Мэдди в сторону, я заметила Купа: он и тот тип, которому Мэдди когда-то врезала, подливали себе в бокалы лимонад.

Когда Куп тоже меня заметил, я махнула ему, и он подсел ко мне на качели. С минуту мы оба молчали. Я вспомнила, что так и не угостила его обещанными кексами, когда он меня подвозил.

– Qué pasa[8], Сэмми? – Куп чокнулся со мной бокалом лимонада. Одним из последних предметов, что мы изучали вместе, был испанский, начальный уровень, в первый год в Гановерской школе. Перед каждым уроком Куп вот так меня приветствовал.

– Nada, zanahoria.

Куп слегка опешил.

– Как ты сказала: «ничего, морковка»?

Я хихикнула.

– Забыла, как по-испански «засранец».

– Все еще злишься на меня за то, что придрался к этому, как его, Стюарту?

– Называй его просто Стюарт.

Куп закатил глаза.

– Все еще злишься за то, что я придрался к Стюарту?

– Не знаю, – ответила я. – Думала, это ты на меня злишься. Ты с того дня так и не заходил.

– Думал, ты обиделась.

– Обидеться-то обиделась, и все-таки ты был прав. – Я вдохнула поглубже. – Я ему все рассказала.

– И? – Куп поднял брови, голос звенел тревогой, будто он готовился принять очередной удар.

– Стюарт меня не бросил. – Я запнулась. – По крайней мере, пока. Даже по хозяйству нам помогает. Вот мои родители и не просили твою маму заходить.

– Вот это да!

– Он, конечно, не все время торчит у меня, – уточнила я. – Ему по-прежнему надо много писать. А еще он подрабатывает в клубе каноистов.

Куп кивнул, пожал плечами, помолчал.

– Ну и хорошо, – выдавил он наконец.