Книга Кто придет на «Мариине» - Игорь Бондаренко

Спустя несколько минут он вернулся и попросил Фака:

— Не будете ли вы настолько любезны и не поменяетесь ли со мной местами? Я так привык к этому креслу, что в другом чувствую себя, как говорится, не в своей тарелке.

— С этим креслом у вас связаны какие-то воспоминания?

— Это кресло стояло в моем рабочем кабинете, сначала в Кенигсберге, потом в Зальцбурге.

— Вот как! Значит, это кресло гаулейтера.

— Можно сказать и так, но все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в понятие «гаулейтер». Левые журналисты употребляют его как бранное слово.

— Я никогда не был левым, — ответил Фак.

— Значит, я не ошибся в вас.

Женщина лет сорока, еще довольно привлекательная, с модной прической и слегка подведенными глазами, вкатила небольшой столик на колесиках.

— Гутен таг, — поздоровалась она.

— Это моя экономка, фрау Элизабет, — представил ее Розенкранц.

«Она совсем не похожа на нашу Бэт, хотя они, наверное, одного возраста», — мельком подумал Фак.

— Итак, с чего мы начнем? — спросил Эрик Розенкранц.

— Начнем с начала, — сказал Максимилиан.

— Как давно было это, — начал он долгий и нудный рассказ, который много раз уже прокручивал, — и в то же время кажется, что это было совсем недавно. У вас не бывает таких моментов, когда вы думаете о прожитой жизни?

— Что-то похожее — да. А иногда все прошлое как бы приближается на такое расстояние, что его можно потрогать рукой.

— Вот именно — «потрогать рукой». Это вы хорошо сказали. Еще чашечку кофе?

— Нет, спасибо. Я вижу, что очень утомил вас, но разрешите задать вам вопрос: что вы можете сказать по поводу всей этой истории с Грюнзее?

— Ах, молодой человек… Я понимаю, вы журналист, и вас влечет сенсация… Об этом деле я почти ничего не знаю и думаю, что девяносто девять процентов из опубликованных на эту тему материалов — это домысел ваших коллег-журналистов. Я вполне допускаю, что в Грюнзее были затоплены ящики. Думаю, что во многих альпийских озерах вы найдете нечто подобное. Ведь тогда было такое время: конец войны, подходил враг, и люди все прятали…

— Но ведь пишут, что это были не совсем обычные ящики, что в них содержались секретные документы.

— Писать и говорить можно все… Нужны доказательства. А ведь их нет… Кто видел эти документы?

— Но журналист Мирбах заявляет, что видел их…

— Я читал это. Более наивной истории нельзя было придумать… Скорее всего, просто ребята напились с вечера…

— Но это объяснение нельзя считать серьезным.

Розенкранц пожал плечами, как бы говоря: «А что я могу сказать другое?»

— А в общем, это меня мало интересует, — давая понять, что разговор окончен, сказал он.

Поднялся и Фак.

— Я надеюсь, что вы не используете мое доверие мне же во вред? — спросил Розенкранц.

— На доверие я отвечаю доверием… До свидания, господин Розенкранц…

Глава пятая

Клаус медленно пробуждался ото сна и в первую минуту не мог разобрать: идет теплоход или они причалили. В Северном море их сильно качало, а теперь теплоход шел по ровной, как стол, поверхности. Могучие машины, спрятанные в утробе корабля, работали, два гребных вала давали сотни оборотов в минуту и слегка вибрировали, и эта вибрация передавалась корпусу, переборкам, всему судну.

Клаус встал и приоткрыл шторку на окне. Да, конечно, это была Темза. Серая предрассветная мгла висела над рекой. Левый берег виднелся в отдалении узкой полосой. Здесь Темза была широкой и напоминала скорее морской залив, чем реку. По ее сероватой, тронутой рябью поверхности скользили корабли, один танкер среднего тоннажа с широкой трубой, сдвинутой к корме, прошел совсем близко, на флагштоке, на корме, можно было различить шведский флаг. Не успел Клинген проводить его взглядом, как по левому борту надвинулось какое-то гигантское судно с красивыми обводами. Оно было белоснежным и напоминало огромный айсберг. Почти минуту судно шло встречным курсом, заслонив от пассажиров «Киквика» противоположный берег.

Могучая водная артерия, соединяющая Лондон с крупнейшими портами мира, пульсировала днем и ночью. Клаус впервые подъезжал к Лондону по Темзе. Он много слышал о Лондонском порте, а теперь увидел это своими глазами. До города еще оставалось сорок миль, а оба берега реки уже были густо заставлены портальными кранами и причалами, способными одновременно принять и разгрузить сотни судов.

С каждой милей чувствовалось приближение огромного города. Небольшие поселки индустриального типа и трубы маленьких заводов и фабрик, теснившихся на окраине, сменялись многоэтажными серыми домами и высокими трубами крупных промышленных предприятий. Теперь уже не сотни, а тысячи машин, похожих на темных жучков с красными глазами, сновали по шоссе по правому берегу.

Когда Клинген вышел на палубу, уже светало. За двумя дымящими толстыми заводскими трубами в красноватой пелене вставало солнце. Этот переход от ночи к дню был быстрым и малозаметным: контуры построек на берегу становились более четкими и резкими, погасли желтые фонари вдоль прибрежного шоссе, вода за бортом светлела и становилась зеленоватой.

По радио объявили, что «Киквик» через четверть часа приходит в Тильбери. Клинген хотел было уже пойти разбудить Маргарет, как увидел ее. Она была в белом жакете с коричневой отделкой, в узкой белой юбке и легких ажурных туфлях.

— Хелло!

— Хелло! Вы хорошо выглядите, Маргарет, качка на вас совсем не повлияла.

— Спасибо, шеф. Я приняла две таблетки и спала как сурок.

Она вдохнула полной грудью свежий речной воздух, и, казалось, он влил в нее новые силы.

— Сегодня, Маргарет, у нас свободный день. Вы только скажите мне, где вы намерены остановиться?

— Разве у вас не будет деловых встреч и я вам не понадоблюсь?

— Нет. Сегодня я хочу отдохнуть и навестить старого приятеля.

— Я всегда останавливаюсь у Хилтона[26]: там проще, не нужно соблюдать церемоний, принятых в английских гостиницах, — сообщила Эллинг.

— У нас удивительно совпадают вкусы, представьте, я тоже предпочитаю Хилтона. Значит, поедем вместе.

Причал, к которому подошел «Киквик», был пуст. Это был старый причал, предназначенный для таких же старых теплоходов, как «Киквик». Отсюда до Лондона было двадцать шесть миль.

Два сонных чиновника стояли на выходе из крытого перехода, соединяющего причал со станцией лондонской электрички. Они делали отметки о въезде в паспортах прибывших пассажиров.