Книга На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Пап, я попрощаться пришла. Завтра уезжаю, – холодно сказала Ульяна, проигнорировав Соню.

– Уезжаешь? – удивился отец. – А к-куда?

– Обратно в Москву, пап.

– Видишь, Витюша, в Москву она едет. К пидорасам своим, сиськами трясти. Променяла отца родного на гниль эту, – сказала Соня и расхохоталась басом.

Ульяна прищурилась.

Все происходящее, что буквально мгновение назад казалось ей грубым фарсом, вдруг проявилось во всей своей чудовищности. Ульяна еще толком не сформулировала свои мысли, но уже поняла: проиграла, и лучше сейчас отступить, бросить к чертям этот унылый город. Она попятилась к дверям, а отец, проводив ее взглядом, горько сказал:

– Ну, езжай, чего уж тут…

На миг она увидела в нем своего прежнего папу, запускавшего змея, утиравшего нос, когда она плакала, вырезавшего свистульки и тайком от матери, делающего леденцы из сахара, но пьяный демон, задремавший в придавленном к полу мужчинке, вдруг проснулся. Отец взвился на дыбы и заорал, рванув на груди рубаху:

– Езжай! Езжай! Все уезжайте! Бросайте меня! Я! Кровь свою! А вы… Кормил, растил, ночей не спал!.. Все в дом, ничего себе… А вы – бросили, предали, как пса цепного… Глаза б мои на вас… Ради чего? Ради чего?

Он уронил голову на скрещенные руки и пьяно зарыдал. Ульяна скривилась, а Соня, удовлетворенно поглядев на нее, вновь погладила отца по голове.

– Как страдает, сердешный, – пропела она скрипучим безжалостным голосом.

Ульяна выбежала из этого проклятого дома, споткнулась на крыльце и упала на четвереньки под визгливым лаем собаки. Яростно отряхнув ладони, Ульяна бросилась прочь, от всей души жалея, что поезд, на который она собиралась купить билет, идет только вечером. Выскочив на улицу, она огляделась по сторонам, а потом, решив не возвращаться домой, дойти до вокзала, благо тут совсем рядом. Сокращая дорогу, она, нацепив очки, привычно свернула на рынок.

Ее узнавали и не узнавали, не узнавали, впрочем, чаще. Иногда она кивала, иногда здоровалась, не глядя в лица людей. И уже почти выйдя за рыночный забор, Ульяна увидела мать.

Римма, с просящим, жалким лицом, стояла поодаль, с картонкой в руках, на которой маркером были выведено кривоватыми буквами: «Торты». Схватившись рукой за грудь, Ульяна глухо простонала. Окончательное осознание собственного проигрыша рухнуло на нее, придавив к земле.

Ничего она не изменит.

Мать никогда не выгонит Таньку и Каролину, даже если Ульяна настоит. Они все равно вернутся. А если и выгонит, послушав Ульяну, то не перестанет помогать, отдавая пенсию и подрабатывая, продавая собственную выпечку. Отец не бросит пить. Танька не устроится на работу и будет спать до обеда вместе со своей доченькой.

Как это назвать? Выбор? Или, все-таки, крест, который надо пронести каждому до своей персональной Голгофы?

– Здрасьте.

Ульяна испуганно ойкнула, повернулась и увидела мальчишку лет десяти, рассматривающего ее с любопытством.

– Здравствуй.

– А вы же эта, да? Ульяна Некрасова?

– Да, – мрачно подтвердила Ульяна. – Я – эта.

– А можно автограф?

Мальчишка подсунул ей бейсболку и маркер. Ульяна автоматически улыбнулась, взяла маркер, и уже хотела было вывести размашистую подпись, но тут ее рука застыла. Она наклонилась и осторожно указала мальчишке на топтавшуюся на месте мать.

– Женщину видишь? Которая торты продает?

– Ага, – сказал мальчишка и шмыгнул носом. Ульяна достала кошелек и вынула из него пару купюр.

– Подойди к ней и купи торт. Только не говори, что я послала, хорошо? Я вон туда отойду. Когда придешь, я распишусь, ладно?

– Понял, – кивнул мальчишка и, взяв деньги, убежал. Ульяна отошла за угол и, укрывшись за кустом, вытащила сигареты, но не успела сделать даже двух затяжек, когда мальчишка вернулся обратно с двумя тортами в руке.

– Вот. Вы мне много денег дали, я два купил. Правильно? – обеспокоенно спросил мальчишка. – Деньги еще остались, вот, возьмите…

– Не надо, – сказала Ульяна. – Оставь себе сдачу. И торты оставь.

Мальчишка вытаращил глаза и начал испуганно совать торты ей в руки.

– Не надо, вы что? Меня мамка заругает.

– Не заругает. Я же тебе сейчас на кепке распишусь, она сразу и поверит, что ты все честно заработал.

– Как же я заработал, если вы денег дали, и торты тоже мне отдаете? – возразил мальчишка.

– Да, – мрачно подтвердила Ульяна, – ты прав. Вот что: один торт оставь себе, а один я заберу. Так будет по честному, идет? А на сдачу… не знаю, мороженого себе купи. Или еще чего.

Мальчишка поотнекивался для виду, хотя идея ему явно понравилась. Получив автограф, и забрав торт, он попросил сфотографироваться на телефон и, получив все, что хотел, убежал. Ульяна пошла прочь, чувствуя, как в груди клокочут рыдания. Не в силах сдерживаться, она торопливо свернула в сторону старого парка.

Аллея была пуста. Откуда-то издалека слышались веселые голоса, долбили басы и выли гитары из придорожных кафе. Присев на лавочку, Ульяна открыла коробку с тортом, оторвала кусок картона и неаккуратно отрезала им кусок. Всхлипывая, она принялась есть торт, облизывая вымазанные кремом пальцы, чувствуя непреодолимое желание бежать из этого города раз и навсегда.

Часть третья

Погода вскоре испортилась. В легкой блузке Ульяне стало холодно. Налетевший невесть откуда ветер продирал до костей, отфутболивая призрачное августовское тепло, мол, лету конец и нечего делать, граждане-товарищи, привыкайте кутаться. Руки по локоть мгновенно заледенели. Добежав до подъезда, Ульяна торопливо юркнула внутрь, а в квартире первым делом схватилась за чайник: горячий ли?

Ни Таньки, ни Каролины не было дома. Мать, вернувшаяся с рынка в приподнятом настроении, не заподозрила, кому обязана столь быстро проданному товару, и, мурлыча под нос незатейливую мелодию из старого мультфильма про паровозик из Ромашково, вновь принялась замешивать тесто на очередной кулинарный шедевр. Ульяна мрачно пила чай, думая, станет ли мать снова выкручиваться, рассказывать о подружке, которой потребовался торт на юбилей. Мать молчала. Дождавшись, когда Римма сунула торт в духовку, Ульяна мягко произнесла:

– Я, наверное, поеду, мама.

Мать, горстью сметавшая со стола остатки муки в жестяную банку, вдруг громко хлопнула ею о стол, резко повернулась и, скорбно подняв брови домиков, растеряно спросила:

– Куда?

– В Москву. Пора мне уже. Работа ждет, сезон вот-вот начнется.

Мать повертела в руках тряпку, которой собиралась вытереть остатки муки, швырнула ее в раковину, грузно осела на табурет, вытерла лоб тыльной стороной ладони и жалобно произнесла: