Книга Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская

– Как жаль, что непогода, – сказал Василий, – а то Ванятку можно было бы взять. Постоял бы с тобою в дозоре. Дело не хитрое – стой с луком и жди, пока загонщики и собаки выгонят на тебя лань. Тебе бы с ним не так скучно было стоять.

«Вот это позаботился! Уравнял с сыном, с младенцем! А что будет позднее?» – Анна огрела лошадь, и та, рванув, едва не упала.

– Чрезмерная лихость к добру не приводит, – пожурил дядюшка (Анна подскакала к нему) и утешил: – К полудню всё растает – вот тогда и дашь коню волю.

Вскоре остановились, спешились. Начали расходиться по уготованным местам. Анна предполагала, что окажется рядом с Ульяной. Но дядюшка для пользы дела развёл их. Анну поставил в зарослях бурьяна, скрывающего её с головой, Ульяну – у развалившегося овина, князей и прочих, собравшихся на съезд, довёл к перелеску, следом за ними двинулись лучники, ловцы и гончие, ошалевшие от морозного воздуха, предвкушения свободы и гона. Собаки поволокли на сворах псарей, и не каждый из этих дюжих мужиков смог удержаться на ногах.

Прошло совсем немного времени, как Анна заняла свой пост, а ей уже было скучно и неуютно возле засохшего куста пижмы. Попробовала развлечься, оглядывая окрестности, но ничего интересного не увидела: ржавая подковка перелеска – справа, покосившийся овин с развалившейся копной соломы – слева. За копной хоронилась Ульяна. Однако это занятие ей тоже надоело: то и дело в развале соломы мелькала её высокая лисья шапка. Впереди, до самого края, простиралось поле в короткой щетине какого-то жнивья. Холодало. Вопреки ожиданиям дядюшки, солнце не показывалось.

Но и любой, самый прекрасный, вид и чудесная погода не принесли бы теперь Анне радости – она не могла не думать о предательстве Василия, о своём унижении, к тому же ноги у неё начали мерзнуть. Захотелось немедленно бросить глупое стояние, уйти хотя бы к лошадям или к овину, развести там костёр – обогреться и собраться с мыслями, глядя на его пламя.

Но вдалеке, то ли в перелеске, то ли за ним, залаяли собаки, раздались голоса. Анне показалось, что она различает возбуждённый крик Василия: «Анна, Анна!» – и тут же усомнилась в этом: зачем было звать её, куда? Она не сообразила, что надо делать, когда на опушке появились две косули. Не чуя приближающейся охоты, они двигались совершенно спокойно вдоль зарослей кустарника, пощипывали какую-то сухую траву. Потом одна, матка, остановилась и начала рыть копытом землю. Ушедший несколько вперёд телёнок тоже перестал рвать траву и наблюдал за матерью, не пытаясь, однако, к ней приблизиться. А она вдруг подняла голову, прислушалась – и вмиг животные исчезли, словно их и не было. Анна не успела прицелиться.

Спугнул косуль не лай собак, не крики охотников, а отчаянные вопли каких-то птиц. Огромные, неуклюжие, они бежали по полю. Спотыкались, падали и как-то неловко, неумело пытались махать тяжёлыми крыльями. Анна решила, что эти странные великаны (некоторые чуть ли не в аршин ростом – не гуси, не лебеди) спасаются от какой-то беды, и вместо того, чтобы бить их без промаха, выскочила им на встречу, замахала руками, закричала:

– Кыш, кыш!

Птицы не свернули, не испугались, а приветственно запищали, окружили, словно птенцы нашедшие мать, словно цыплята, дождавшиеся птичницу. Беда уже настигла птиц, и они мчались к людям, к своим всегдашним врагам, заслышав охоту, за спасением. Тела птиц покрылись ледяным панцирем, и крылья не двигались. От долгого бега по стерне в своём ужасном наряде многие из них настолько обессилели, что, остановившись, упали.

Анна не знала, что делать, как помочь неизвестным красавцам. Птицы были коричнево-жёлтые, с частыми чёрными крапинками, с маленькими головками на высоких шеях. Эти пришельцы окружали её всё теснее и теснее, будто брали в плен, и пищали всё жалобнее, всё нетерпеливее. Она затрубила в рог. Тут же отозвалась Ульяна, и дважды протрубили из перелеска. И, уверовав в скорую поддержку, Анна попыталась погнать птиц к овину. Они не противились, послушно заковыляли, выстраиваясь косяком, как домашние гуси.

– Вот это добыча! – кричала Ульяна. Она бежала навстречу необычному стаду, волоча по стерне лук. – Какие дрофы жирные, да как много – больше сорока. Утрём нос охотникам!

Вдвоём княгини загнали дроф в овин, набросали соломы, а потом не без опаски развели на земляном полу костёр. Птицы столпились невдалеке, но подходить к огню не решались.

– Боятся на вертел попасть, – пошутила Ульяна. – Ох, и вкусны эти пташки жареными. Особенно если в квасе вначале вымочить.

Она облизнулась, будто уже откусила от румяного крылышка, и легла на солому. Анна села рядом.

– Вот подвалила удача! – Ульяна оглядывала птиц. – Что делать с ними будем? Сразу под нож или подкормим немного? Вы ведь ещё побудете у нас?

– Я их отпущу! – отрезала Анна. – Отогреются, подсохнут – и отпущу.

– Ну и княгини – настоящие поленицы!

Овин заполнился возбуждёнными охотниками. При их появлении дрофы испуганно сбились в углу, тревожно заклекотали.

– Мы наперегонки с гончими рыскаем, а княгиням дичь сама в руки идёт, на вертел просится, – радовался дядюшка. – Эй, Гринька, хватай ту, что пожирней, сейчас и отведаем! – И костёр разжигать не надо!

– Остановись! – удержала рынду Анна. – Я, великая княгиня Рязанская, отпускаю этих птиц на волю!

– Зачем так торжественно, Аннушка? – засмеялся Василий. Это же не пленные воины, а всего лишь дрофы. Да и принадлежат они дядюшке, поскольку на его лугах водятся.

– Я заплачу! Сколько угодно заплачу. Но они должны быть на свободе. Они мне доверились, – Анна едва сдерживала слёзы.

Дядюшка улыбался, наслаждаясь замешательством юной княгини, своим над нею превосходством. Василия выходка жены смутила: так распалилась при народе из-за дичи, когда дичь для того и создана, чтобы выслеживать её и бить.

– Не надо ничего платить! – вмешался Владимир Пронский и прошёл от дверей к соломе, на которой все ещё сидели княгини. – Дрофы не принадлежат Григорию Ивановичу. Сейчас они собственность княгини, она их поймала. А прежде были ничьи, поскольку водятся на спорных землях. Да и права княгиня, грех был бы их погубить.

– Я пошутил, Анна, – сказал дядюшка. – Настоящий охотник никогда не нарушит заповеди – не бить птицы и зверя, когда они ищут у него защиты. Так что им повезло. Пусть тут обсохнут, покормятся и отправляются восвояси. – Ты за ними присмотришь, – приказал он одному из охотников, – и чтобы ни перышка с них не упало! А нам придётся косулями довольствоваться, – Григорий Иванович подал руку жене. – Ну чего губы надула – лакомый кусочек мимо пролетел?

– Жалостливые какие, – отозвалась Ульяна, нехотя поднимаясь, – и кто только заповедь такую выдумал?

Владимир помог подняться Анне. Рука у него была горячей и крепкой, Анне не хотелось её отпускать. Но путь до околицы она прошла, всё-таки опираясь на руку мужа. И на этом, не таком уж длинном пути она завела речь о спорных землях, о том, почему они пустуют. Василий ничего толком сказать не мог, пришлось обращаться к дядюшке. Он объяснил, что существует договор между Московией и Рязанией – не занимать пограничных земель. Его неукоснительно соблюдают и те и другие – и не то что поселений на этих землях не ставят, но даже сено не косят, рыбу в озёрах не ловят, птицу и зверьё всякое, расплодившееся там во множестве, не бьют.