Книга Философия возможных миров - Александр Секацкий

В мире, авторизованном субъектами и авторизованном под субъектов, появляются случайности второго порядка, собственно случаи. Они уже не определяются исключительно дистанцией поглощения или соответственно стохастическим разбросом. Случаи второго порядка – это сложные конфигурации, что подтверждается и этимологически (как немецкое Zu-fall и русское совпадение, указывающие на совместность падения-выпадания)[55]. Мы сейчас не будем вдаваться в глубинную онтологию, укажем только, что случай – это конструкция из дискретных исходов, которые могли бы случиться, со-лучиться, встретиться иначе, но главное то, что само авторизованное человеческое бытие задано преимущественно в окрестностях этих встреч, в новом конституированном пространстве, которое отсутствует в штатном, рутинном хронопоэзисе. Человеческий авторизованный мир – это не поглощенные регулярностями, заблудившиеся исходы, упорствующие в своей самостоятельности.

* * *

Бытие субъекта основывается и стоит на настойчивом утверждении различий между одними случаями и другими. Причем основания этих различий не имеют отношения к статистической вероятности. Если суммировать представления здравого смысла на сей счет, то окажется, что всяких случаев и случайностей в мире неисчислимое количество, причем совершенно независимых от человеческого промысла. С появлением человека много чего появляется в мире – но случай в последнюю очередь, разве что если человек и сам есть случай.

Так представляется дело здравому смыслу. Однако все случаи первого порядка образуют континуум, они именно эпизоды разбегания миров, ухода от настигающего отождествления, от ближайшего соотношения с самим собой. Новый класс невероятных самотождественных случаев приходит в мир именно с человеком. Только в наблюдении и регистрации совпадает то, что не могло совпасть в простой стохастической волне: человек удерживает и культивирует случай, всякий раз изымая его из больших тавтологий. Сравнение эвентограмм являет собой характерный образец этого процесса. Математика запрещает складывать или перемножать звезды и сливы, таков запрет несоизмеримости, и случаи первого порядка ему подчиняются. Но человеческие случаи, которые «связывают вещи, по природе своей не связанные», говоря словами Аристотеля, больше похожи на устроения человеческого разума, чем на случаи первого порядка; статистические разбросы частиц и исходов очень уж далеки от совпадения эвентограмм. Эти совпадения удерживаются и начинают значить, причем в удержаниях такого рода нет ничего миметического, в отличие от умопостигаемости, подчиняющейся принципу «порядок вещей и порядок идей один и тот же».

Важная мысль состоит в том, что случаи второго порядка, среди них человеческие сплетения и судьбы, не образуют чего-либо подобного науке. Не потому, что наука до этого еще не дошла, а именно потому, что отсутствует какая-либо природная связность, а вместо нее присутствуют бессвязность и выхваченность. Является ли, например, событием взаимное положение орешков в двух пакетах, один из которых – в кармане халата, а другой – в чемодане в другой комнате? Это не является даже «случаем» в статистическом смысле, поскольку нет общей большой регулярности. А если произвольно соотнести те же орешки, билеты на самолет и синхронизацию времени (выхода на балкон), не трогая при этом ни зажигалки в кармане, ни стульев в комнате, мы получим не просто уникальный исход, но такой исход, который в природе не существует ни с какой вероятностью, поскольку не существует в качестве исхода. В этом смысле потенциальных случаев второго порядка несравненно больше, чем случаев первого порядка. Производительные силы природы уступают человеческому поэзису в деле производства совпадений. Так, перемещение гусеницы по зеленому листу растения никак не соотносится с пролетом кометы через солнечную систему. Все сингулярности природы относительны и существуют лишь постольку, поскольку есть регулярности, – и только авторизация мира субъектом ведет к производству автономных сингулярностей. Так что знаменитый пример с обезьяной, беспорядочно шлепающей по клавишам и печатающей в итоге сонет Шекспира, должен быть пересмотрен в плане правильной расстановки акцентов. Вероятность появления некоторой последовательности букв ничтожна, но все же остается в пределах континуума; для производства такой последовательности производительным силам природы нужен лишь солидный ресурс времени. То есть настоящим чудом творение макаки все же не будет. Действительным чудом будет появление такого устройства, которое сможет опознать последовательность символов, оставленных макакой, в качестве сонета Шекспира, – что в свою очередь будет означать переход к миру случаев второго порядка. Речь идет о том, чтобы совершить «выдирку», выхватывание, чтобы вовремя, в нужный момент отобрать у макаки печатный лист и приписать выхваченному сначала некое единство, затем смысл (для чего смысл как таковой уже должен быть в мире) и, наконец, приписать уже прочно удерживаемому исходу все те достоинства, которые заслуженно приписываются произведению Шекспира. Из всех перечисленных операций актом трансцендирования будет именно выхватывание – пробное проворачивание ключа.

Тут уместно задуматься вот над чем. Предположим, обезьяна беспорядочно наносит пометки на некую поверхность, она, например, может шлепать хвостом, обмакивая его в краску; образцы подобного художественного творчества обезьян (и не только обезьян) имеются. Она может и беспорядочно обрывать листья вокруг, прыгая с ветки на ветку, – вся суть в том, что мы сочтем дискретной единицей, «исходом». Можно даже опустить в чернила лапу курицы и затем следить за пометками этого странного письма – подобные наблюдения тоже имеются, раз уж существует выражение «как курица лапой».

И вот эти пометки выхвачены и удержаны, они теперь существуют в единстве и последовательности. Правда, сонета Шекспира среди них не оказалось, так что стоило ли огород городить?

Тем не менее не все потеряно. Еще раз допустим, что была макака, и были клавиши, и мы в итоге обнаружили последовательность:

abbbabbaaacbbbbb/

Это далеко не Шекспир и не Чосер, но не будем сразу опускать руки на предмет безнадежного отсутствия смысла. Смысл достаточно заподозрить, то есть предположить, что он где-то спрятан, сокрыт, а дальше задача только в том, чтобы подобрать правильное отождествление. Не беда, если клавишей было только две, три или четыре, алфавит ДНК обходится как раз четырьмя клавишами и вполне успешно распечатывает организмы. Так, если мы заподозрим, что где-то здесь, в последовательности символов, скрывается банан, мы рано или поздно его извлечем, подобрав подходящее отождествление. С извлечением сонета Шекспира будет посложнее, но если предположить, что каждое послание записано собственным алфавитом, то и такого уж огромного количества протоколов не надо, нужно лишь хорошенько поработать с поиском разовых отождествлений, и, глядишь, получится хоть и притянутая за уши, но подборка мировой поэзии – в конце концов и со знаками зодиака проделываются подобные упражнения. То есть важнее всего задать мир, в котором определены случаи второго порядка, и тогда можно будет при известной настойчивости отыскать «подходящий случай». Наука упорядочивает всегда уже имеющиеся случаи, а судьба – с помощью трех ключиков – синтезирует новые, соединяя их в эвентограммы.