Книга Пять вечеров с Марлен Дитрих - Глеб Скороходов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марлен рассмеялась и обратилась ко мне:
– Действительно, трудно запомнить слова, если они ничем не связаны. Секрет фокуса в том, что нужно уметь мысленно связать их. С сокровищами Норы это задачка для приготовишек – ну, тех малолеток, что только готовятся к школе. Связать все эти предметы проще простого! Слушайте и запоминайте связи: беру сумочку, достаю косметичку, из нее – пудреницу, открываю ее и мажу губы помадой, которую держит рука, что тянется за часами, на ремешке которых висит записная книжка с карандашиком, что рисует ключи, которыми открывается веер. Сколько слов запомнили? Это не имеет значения! Важно сохранить в памяти всю связку – она поможет воспроизвести все предметы. Слова-подсказки в этом случае не понадобятся. Понятно?
Мы зааплодировали, и Марлен смотрела на нас, явно довольная произведенным эффектом.
Весь фокус на этот раз заключался в том, что она, не сходя с места, «связала» все предметы из Нориной сумки во второй раз, не открывая ее, и мы были потрясены быстротой показательного урока.
Зная репертуар Марлен Дитрих, я, как мне кажется, могу сказать, что она много пела о любви и никогда – о дружбе. В то время как у нас все – почти наоборот: много о дружбе и чуть-чуть о любви. Особенно во второй половине тридцатых годов, когда, видно, не до нее было. Кроме песни из фильма «Моя любовь», утверждавшей, что «звать любовь не надо», ничего не припомню. Чаще всего – осторожное совмещение «О любви и дружбе». Такими мы были тогда, что ли, стеснительными.
Возвращаясь к Марлен, можно с уверенностью сказать, что кто-кто, а она уж могла о дружбе петь. И не один раз. И до войны и после. Умела дружить, приходила друзьям на помощь, и они не забывали про нее.
Вспоминая свое возвращение с фронта, еще до скоропалительной войны с Японией, Марлен пишет: «Когда я вернулась из армии совершенно разоренная, не имея ни цента за душой, Уэллс предложил мне свой дом. Я жила там и вместе с ним работала на радио, пока не окончилась война на Тихом океане».
У Орсона Уэллса она снялась только в одном фильме – «Печать зла». Это случилось более чем через десять лет после войны, в 1958 году. И после грандиозного успеха актрисы в картине Билли Уайлдера «Свидетель обвинения».
Сам Орсон сыграл в своей ленте нехорошего человека, главного героя – полицейского инспектора Куинлена, занятого странными делами. Он подбирает фальшивые улики в делах подозреваемых преступников.
Марлен режиссер сказал одну фразу:
– У меня ты – мексиканская бандерша, позаботься о костюме и в восемь вечера будь перед камерой.
Марлен не впервой – она обшарила все костюмерные, нашла себе видавшие виды юбку и жакет, нелепые серьги и иссиня-черный парик в кудряшках – такого у нее никогда не было. И за час до начала съемки встала перед режиссером. Далее – эффект, не раз описанный, но тем не менее не выдуманный.
Уэллс, взглянув мимолетом на незнакомую женщину, почему-то оказавшуюся на съемочной площадке, не остановил на ней взгляда и, не став выяснять, откуда она, занялся своим делом. Через минуту, словно придя в себя, кинулся к Марлен:
– Это великолепно! Замечательно! Чудо!
Так уж получится, что и на этот раз Марлен пришлось заняться спасением утопающего. Студия «Юниверсл», на которой Орсон снимал «Печать зла», предложила ему воспользоваться уже использованными декорациями, заявив, что на новые денег нет. А на актеров – почти нет. Очевидно, ознакомившись со сценарием, руководство студии сообразило, что от будущего фильма дохода ждать нечего и урезало его бюджет до минимума. То, что получил Уэллс как режиссер, выглядело жалкой подачкой, которую Марлен назвала «позором студии». Уэллс попросил сниматься у его друзей, предупредив о ничтожном гонораре, как он сказал, «унизительном для профессионала». Другому бы все отказали, для Орсона отказов не было.
Он нашел в Санта-Монике заброшенный одноэтажный домик, давно не ремонтировавшийся, привез туда облупленную мебель и такую же пианолу – все это работало на фильм, и режиссер не унывал.
«Съемка моя продолжалась всего одну ночь, – написала Марлен, – но я глубоко уверена: это была лучшая работа из всего, что я когда-либо сделала». Высшей оценкой работы режиссера для нее была собственная формула: «Сыгранная мною роль точно соответствовала тому, что он хотел».
Картина в прокате провалилась. Думаю, не из-за ее качества. У нас чаще всего залог успеха – сарафанное радио, передающее оценку из уст в уста. Американцы свято верят прессе, они ждут ее мнения. Оценки появляются в день премьеры или накануне. Они молниеносны и безоговорочны, без них в кино никто не пойдет. Поверьте, это многократно проверено на практике. Случалось, что массовый зритель приходил на расхваленный в прессе фильм и испытывал разочарование, и в этом случае не выказывал сомнение в разборе рецензента, а относил свое состояние к собственному недопониманию. Другой вопрос, почему печать сыграла, извините за тавтологию, с «Печатью зла» злую шутку? Не хотела заниматься малобюджетным фильмом? Или критиков смутила жертвенность актеров, согласившихся сниматься почти бесплатно? Ну, не всегда же справедливо расхожее утверждение: чем товар лучше – тем он дороже. И как отнестись к тому, что та же критика десятки лет спустя назвала эту работу Уэллса эпохальной.
Промах прессы заставил Марлен скрипеть зубами. Когда Уэллсу вручали «Оскара», она не могла смотреть на это зрелище и написала: «С каким бы удовольствием я подложила бомбы, чтобы взорвать этих лицемеров!»
* * *
На съемочной площадке с Уэллсом она больше не встречалась. Ездила к нему «подзарядиться». Он обладал редкой способностью вливать силы в подсевшие батарейки, быть генератором, умевшим заряжать людей энергией.
Иногда для этого было достаточно одной фразы, которую он сказал Марлен у себя в номере, в парижском отеле: «Пожалуйста, помни всегда: ты не сможешь сделать счастливым человека, которого любишь, даже выполняя все его желания, если сама при этом не будешь счастлива».
И в качестве заключения еще одно воспоминание Марлен: «Однажды после окончания концерта великого русского пианиста Святослава Рихтера я была у него за кулисами. Он держал меня за руку и говорил: “Это не было совершенно, это даже не было хорошо”. А в это время публика в зале вызывала его…
Орсон Уэллс может припомнить сотни вещей, которые в его фильме не были такими, как он того хотел».
Условимся: финалом будем считать последнюю надпись, возникающую на экране, – «Конец». Не знаю, легенда это или подлинный факт, не раз приходилось читать и слышать, какое значение американские продюсеры и режиссеры придают последней фразе, прозвучавшей с экрана.
Вот комедия «Некоторые любят погорячее», в названии которой наши прокатчики углядели двусмысленность: кто такие эти некоторые, а вдруг это наше геронтологическое правительство? И от греха подальше назвали фильм просто и однозначно – «В джазе только девушки». Рассказывают, что за финальную фразу этой ленты американцы заплатили столько же, сколько за весь сценарий. Это слова из последнего диалога героев, один из которых предлагает жениться на другом.
