Книга По ту сторону рифта - Питер Уоттс

Он открыл глаза.

– Я все время забываю, чем ты зарабатываешь на жизнь.

– Расс…

Он спокойно посмотрел на нее.

– Зачем ты со мной так? Думаешь, я так и не оправился?

– Расс, я лишь…

– Понимаешь, это не сработает. Поезд ушел. Мне понадобилось немало времени, но теперь я представляю, как устроено сознание, и знаешь что? Природа у него не духовная, даже не квантовая. Это лишь набор переключателей, соединенных между собой. Поэтому неважно, что люди не умеют высказывать своих мыслей. Очень скоро я смогу их читать.

Его голос звучал ровно и весомо. Он не сводил глаз с потолка; темный силуэт светильника как будто колыхался. Уэскотт моргнул, и комната вдруг потеряла резкость.

Линн потрогала влагу на его лице.

– Тебе страшно, – прошептала она. – Ты гонялся за этим десять лет, почти догнал, и теперь оно тебя пугает до смерти.

Он улыбнулся, не глядя на нее.

– Нет. Дело совсем не в этом.

– А в чем тогда?

Он сделал глубокий вдох.

– Просто до меня дошло, что мне все равно уже плевать.

Он пришел домой, сжимая в руках распечатку, и по неожиданной пустоте в квартире понял, что потерпел поражение и здесь.

Рабочая станция дремала в своем углу. На одной из ее сторон судорожно мигало несколько уведомлений, образуя редкую беспорядочную мозаику. При его приближении внезапно ожила еще одна грань куба.

С экрана на Уэскотта смотрела Линн, снятая по плечи.

Чуть не вскрикнув, он обвел комнату взглядом.

Губы Линн пришли в движение.

– Здравствуй, Расс, – произнесли они.

Он выдавил из себя короткий смешок.

– Вот уж не думал увидеть тебя здесь.

– Я все-таки попробовала одну из программ. Ты прав, за десять лет они сильно продвинулись вперед.

– Так ты настоящая симуляция? Не какой-нибудь там навороченный интерактивный диалог?

– Угу. Чудеса какие-то. Скормила ей кучу разных видеоматериалов, все мои медицинские и научные документы, а потом пришлось разговаривать с ней, пока у нее не составилось впечатление о том, кто я такая.

«И кто же?» – рассеянно подумал он.

– Она менялась прямо в процессе разговора, Расс. Жутковато даже. Сначала речь у нее была безжизненная, монотонная, но потом она начала копировать мой голос и манеры и довольно скоро говорила уже совсем как я, и вот результат. Превратилась из машины в человека за каких-то четыре часа.

Он улыбнулся, хотя и натянуто, потому что догадывался, чего ждать дальше.

– Это… в общем, это было как смотреть на саму себя в покадровой съемке, – сказала модель. – Причем в обратной, за несколько лет.

Подчеркнуто ровным голосом Уэскотт проговорил:

– То есть домой ты не вернешься.

– Ну почему же, Расс, вернусь. Просто мой дом уже не здесь. Мне бы этого хотелось – ты и не представляешь, как хотелось бы, – но ты никак не можешь забыть, а я не могу больше жить с этим.

– Ты так и не поняла. Это всего лишь программа с голосом Кэрол. Сущая ерунда. Я… если для тебя это так важно, я ее сотру…

– Я не об этом, Расс.

Он хотел было выспросить подробности, но не стал.

– Линн… – начал он.

Ее губы разъехались. Это была не улыбка.

– Не проси меня, Расс. Пока ты сам не вернешься, я тоже не смогу.

– Но я ведь здесь! Она покачала головой.

– Когда я в последний раз видела Расса Уэскотта, он плакал. Тихонько. И мне кажется… мне кажется, он кое за чем охотился целых десять лет и вот в конце концов увидел мельком – и эта штука оказалась такой огромной, что он ушел и оставил вместо себя автопилот. Я его не виню, ты на него очень похож, в самом деле похож, только ты совершенно не представляешь, каково это – чувствовать.

Уэскотт подумал про ацетилхолинэстеразу и эндогенные опиоиды.

– Ошибаешься. Больше меня о чувствах не знает почти никто на свете.

Двойница Линн на экране с бледной улыбкой вздохнула.

На симуляции были новые сережки, напоминающие старинные микросхемы. Уэскотту захотелось как-то высказаться по их поводу: похвалить, раскритиковать – что угодно, лишь бы увести разговор с опасной территории. Но из страха, что она носит их уже много лет, а он просто не замечал, пришлось промолчать.

– Почему ты не сказала мне сама? – произнес он наконец. – Неужели я и этого не заслуживаю? Если бросаешь, то неужели ты не могла хотя бы сделать это лично?

– Лично и бросаю, Расс. Для тебя никакого другого «лично» теперь не существует.

– Чушь собачья! Я что, просил тебя уйти и сделать из себя симуляцию? Думаешь, ты для меня какая-то мультяшка? Господи, Линн…

– Я не принимаю это на свой счет, Расс. Для тебя мы все мультяшки.

– Боже, да о чем ты?

– Я тебя не виню, честное слово. Зачем осваивать трехмерные шахматы, когда можно свести все к крестикам-ноликам? Их ты понимаешь от и до и всегда побеждаешь. Только играть уже не так интересно, конечно…

– Линн…

– Твои модели лишь упрощают реальность, Расс. А не воссоздают ее.

Уэскотт вспомнил про распечатку в своей руке.

– Очень даже воссоздают. По крайней мере достаточную ее часть.

– Вот как. – Картинка потупила взгляд. «Поразительно, как она имитирует и обрывает зрительный контакт». – Значит, у тебя есть ответ.

– У нас есть ответ. У меня, у десятка терабайт ПО и группы коллег, Линн. У людей. Которые работают со мной, лицом к лицу.

Она снова подняла глаза, и Уэскотта потрясло, что программа изобразила даже то, каким грустным блеском они озарились бы в такой момент.

– Ну и каков же ответ? Что там, в конце туннеля? Он пожал плечами:

– Ничего особенного. Разочарование.

– Надеюсь, это все-таки нечто большее, Расс. Оно нас погубило.

– А может, это был артефакт самой процедуры. Или старый добрый эффект наблюдателя. Надо было внять здравому смыслу, избавил бы себя от…

– Расс.

Уэскотт не смотрел на экран.

– В сердцевине вообще ничего нет, – сказал он в конце концов. – Ничего мыслящего. Мне никогда не нравилась эта область, там одни лишь… голые инстинкты. Пережиток времен, когда лимбическая система и была мозгом. А теперь это неквалифицированная рабсила, понимаешь? Незначительная часть целого, ей поручено выполнять всякую мелкую автономную хренотень, с которой лень возиться выскочке-неокортексу. Я и помыслить не мог, что она до сих пор по-своему… жива.