Книга Битвы по средам - Гэри Шмидт

— Потолок — как новенький! — довольно сказал он.

— Вы уверены, что он хорошо закреплён? — спросила миссис Бейкер.

Ах, как я ждал ответа «уверен»! Уверен, уверен, уверен!

— Ещё бы не уверен! — ответил мистер Вендлери. — Чистая работа!

— Что ж, — произнесла миссис Бейкер, — тогда возвращайтесь к «Юлию Цезарю», мистер Вудвуд.

Ну, допустим, вернулся. Скажу честно: Шекспир плохо читается, если ты только что стоял с колотушкой наперевес, готовясь бить всех желтозубых, и если мистер Вендлери до сих пор расхаживает по классу, тыча палкой в потолок, — проверяет, не вспучились ли другие потолочные плиты. И нет никаких гарантий, что ни одна из этих с виду крепких плит не вывалится. И потревоженные Сикоракса и Калибан вместе с ней. Нам на головы. То-то все будут счастливы!

Меня так и подмывало залезть на парту и читать «Юлия Цезаря» там. Но Джим Хокинс этого бы не одобрил.

Уходя, мистер Вендлери пообещал, что завтра непременно заглянет проверить, как держатся новые потолочные плиты.

— Спасибо вам, — сказала миссис Бейкер.

И снова взялась за тетради. Мне кажется, она тоже с радостью залезла бы на парту. И поджала ноги.

Кстати, когда рядом учитель проверяет тетради, читать Шекспира тоже трудновато. Только и думаешь о том, по чьим работам так размашисто гуляет красная ручка, где лежит в этой стопке твоя собственная тетрадь и скоро ли её черёд. Вспоминаешь, что знания твои по теме «Придаточные определительные» не самые лучшие. Короче говоря, не читался в тот день Шекспир, обстановка не та. Хотя «Юлий Цезарь» вроде бы неплохая пьеса. Там есть, например, такая строка: «Чурбаны, камни! Нет, вы хуже их!» Не так сочно, как ругательства Калибана, но звучит сильно.

Ещё меня отвлекало, что миссис Бейкер поминутно вытирала глаза. Она нас ещё несколько дней назад предупредила, что сильно простужена, хотя это и так ясно. Глаза у неё всё время на мокром месте и красные, как у кролика. И сморкается громко, внушительно. А иногда она вроде как забывается и смотрит куда-то далеко, в никуда, словно нас нет вокруг.

Простуда длилась и длилась, даже, пожалуй, ухудшалась. Мирил подсчитала, что за один урок миссис Бейкер расходует по полкоробки мягких бумажных салфеток, а это уже тянет на мировой рекорд, потому что салфеток там штук пятьдесят.

В пятницу таким вот простуженным голосом она объявила, что на уроках у нас будут присутствовать члены попечительского совета — придут проверять и учеников, и учителя. Договорила она, уже хлюпая носом, словно булькала из-под воды. Но наша миссис Бейкер — стойкий оловянный солдатик.

Нет, она просто — миссис Бейкер. Этим всё сказано.

— Будьте вежливы с членами совета, — напутствовала нас она. — Я жду от вас идеального поведения и достойной демонстрации полученных за этот год знаний.

— Когда они придут? — спросила Мирил.

Но прежде чем сообщить вам, что ответила миссис Бейкер, я должен объяснить кое-что ещё, иначе вы мне просто не поверите. Так вот, у Шекспира, когда Юлий Цезарь собирается в Рим, где с ним приключится много неприятностей, прорицатель всё это ему заранее предсказывает. Конкретно вот что: «Тебе грозят бедою иды марта».

Ну а теперь слушайте, что произошло, когда Мирил спросила, в какой именно день нас посетит комиссия.

Ещё до того, как ей ответила миссис Бейкер, я произнёс:

— Тебе грозят бедою иды марта.

Миссис Бейкер взглянула на меня, глаза у неё стали квадратные, и так, не сводя с меня взгляда, она проговорила:

— Через неделю, мисс Ковальски.

А через неделю как раз пятнадцатое марта — мартовские иды!

— Да вы прорицатель, мистер Вудвуд! — добавила миссис Бейкер.

— Сам себя иногда боюсь, — отозвался я.

— Будьте осторожны, — заметила миссис Бейкер. — Такие способности могут оказаться обременительными.

Интересно, зачем так витиевато? Сейчас небось потребует, чтобы я разобрал слово «обременительные» по составу. Корень «брем», от «бремя», это точно.

Позже в тот день произошёл ещё более странный случай.

Наш физрук, тренер Кватрини, объявил, что собирает команду мальчиков для бега по пересечённой местности. Поскольку соревнования будут осенью, сколотить сборную надо сейчас, из седьмых и восьмых классов, чтобы весной и летом побегать кроссы и быть к сентябрю в хорошей форме. Он сказал, что в отборочном этапе участвуют все ученики до единого и для начала нам надо пробежать три километра в темпе.

— Что значит «в темпе»? — поинтересовался я.

— Как на соревнованиях, — пояснил тренер.

— А как на соревнованиях? — шёпотом спросил я у Данни Запфера.

— Быстро, — ответил он.

Сначала тренер Кватрини устроил нам трёхминутную разминку. Потом заставил побегать наперегонки из конца в конец зала. После — ещё две минуты разминки, а затем он вывел весь класс на улицу, где свежий мартовский ветерок продувал любую футболку насквозь. Учитель выстроил нас в шеренгу на стартовой полосе, взял в руки секундомер и — дал свисток.

Данни оказался прав. Бежать «в темпе» — значит быстро. Очень быстро.

Не берусь сказать, сколько раз тренер Кватрини произнёс слово «быстрее», но если слова умирают от частого употребления, это как раз тот случай. Он обрёк слово «быстрее» на смерть, истерзал его, как враги — Юлия Цезаря. Ещё и приговаривал: «В десять раз быстрее! Ускоряйся! Поднажми!» И давал нам нелестные характеристики, прямо не в бровь, а в глаз: «Сонные тетери! Черепахи! Улитки брюхоногие!» Думаю, роль Калибана в спектакле «Буря» ему подошла бы как нельзя лучше.

Когда мы наконец финишировали и, перегнувшись пополам, уперев руки в колени, пытались втянуть в себя хоть глоток воздуха, а воздух ни за что не желал втягиваться, тренер Кватрини напомнил, что для окончательного формирования школьной команды нам предстоит пробежать отборочный кросс, а он будет куда сложнее сегодняшнего.

Все жабы, гады, чары Сикораксы!

Но это ещё не всё, странности впереди!

В голове у меня чётко прозвучало: отборочный кросс — через неделю. На мартовские иды.

Не успел я осознать, о чём, собственно, думаю, как тренер произнёс:

— Отборочный кросс ровно через неделю. И тогда придётся бежать! Бежать, а не ползать, сонные мухи!!!

Эй, я и вправду пророк? Где-то глубоко в душе? Во всяком случае, если речь идёт о мартовских идах…

Я тренировался все выходные. Не потому, что боялся, что тренер Кватрини опять обзовёт меня сонной мухой. Я боялся с непривычки сдохнуть на отборочном кроссе. Ведь в пятницу я уже едва не сдох, а бежать-то придётся намного быстрее. Поэтому в субботу я пробежал пять километров, а в воскресенье — шесть с половиной. Хотя в выходные положено отдыхать.