Книга Убийство по лицензии - Светлана Успенская

До определенного времени Кристина еще понимала, что все это только занимательная игра. Но после похищения она вдруг уверилась в том, что игра закончилась из-за вмешательства каких-то темных сил и наступила неожиданная, пугающая действительность. Она даже честно кусалась, пытаясь вырваться из грубых лап похитителей, но добилась только чувствительного тумака по мягкому месту. В ее голове вертелись какие-то смутные мысли о посольстве, консульстве и прочих авторитетных институтах, но люди в черном без остановки мчали ее в ночи, обмениваясь короткими репликами на гортанном языке.

В темной таверне у подножия острозубой горы, из-за которой уже появилась парадно-розовая полоска рассвета, царицу насильно опоили какой-то горькой гадостью. Последнее, что она слышала, — был убаюкивающий рокот моря, а потом Клеопатра-Кристина провалилась в черную бездну без снов и видений…

Очнулась она в уютных покоях, украшенных затейливой восточной вязью. За цветным витражом окна виднелся внутренний дворик, пролет арки, обрамленной растительным орнаментом, и контуры пальм на лазурном эмалевом небе. Лишь вечером Кристина увидела своего похитителя — смуглого мужчину с прекрасными черными миндалевидными глазами и длинным розовым шрамом на лице. Впрочем, это совершенно его не портило, скорее даже придавало его физиономии мужественное выражение грозного воина, борца с неверными. Это был эмир берберов Абд аль-Кадир. Он приветствовал пленницу изящным поклоном, прижимая ладони к сердцу.

Из взволнованной страстной речи (эмир пояснил, что русский он выучил во время учебы в летном военном училище в Ейске) Кристине стало ясно, что никакого вреда ей не собираются причинять. Дворец, со всем своим содержимым и со всеми служителями, принадлежит эмиру, а сам эмир полностью и без остатка принадлежит прекрасной пленнице — и следовательно, здесь все принадлежит царице. Любовь — вот та единственная причина, по которой смиренный воин отважился вырвать из лап этого дешевого актеришки Юлия Цезаря прекраснейшую из подлунных дев, сладостную гурию из садов Аллаха Клеопатру.

В следующие дни жизнь Кристины во дворце напоминала дивный сон. Она была здесь полновластной хозяйкой (эмир даже собственноручно удушил шелковым шнурком двух нерасторопных слуг, которые осмелились подать госпоже чуть остывший кофе), она казнила и миловала, носила полупрозрачную чадру, купалась в птичьем молоке, охотилась со своим укрощенным похитителем на павлинов, училась изображать танец живота вместе с лучшими танцовщицами Алжира, каталась по пустыне на верблюдах, забавлялась у фонтанов, часами рассматривая в прозрачной воде свое отражение.

У нее был даже свой личный евнух. Этот смуглый коротышка с тоненькими усами, спускавшимися к заплывшему жиром подбородку, тонким голосом кастрата и широким задом, который искусно скрывали узорчатые шальвары, круглосуточно дежурил возле спальни своей прекрасной госпожи, вызывая у той вполне законное любопытство.

Специально для северной гостьи влюбленный эмир устроил что-то типа местного шоу — битвы двух местных племен, проводимой на лошадях. Изюминкой этой в общем-то обычной суеты был формальный повод — две сотни головорезов добросовестно лупцевали друг друга, сражаясь за право обладать кружевным платочком белокожей госпожи. В процессе битвы горячие южные парни разошлись не на шутку, и дело не обошлось без расквашенных носов и выбитых зубов.

— Любимая, — шептал совершенно ошалевший эмир, когда они катались на белых лошадях по барханам, — я назову эти горы твоим именем…

И он простирал руку в направлении груды серых камней, высящейся где-то возле горизонта.

В таких условиях Кристине пришлось дать свое согласие на брак со страстным эмиром. В тот момент она напрочь забыла о том, что у нее уже есть один муж, а суровые мусульманские законы не поощряют полиандрию.

После того как она произнесла решающее «да», эмир организовал что-то вроде коронации. Церемония представляла собой эклектическую смесь из свадебных обрядов народов мира, начиная с прыжков через костер, песен влюбленного джигита и скачек во имя невесты и кончая совместным распиванием чаши с «напитком любви». В конце концов Абд аль-Кадир подарил своей суженой свидетельство о переименовании горного плато, называемого теперь именем божественной Кристины (или Клеопатры), право на владение финиковой рощей в одном из глухих оазисов в Сахаре и белую верблюдицу, прекрасную, как и ее госпожа.

Когда солнце склонилось над барханами, соединились руки влюбленных. Близилась ночь страсти, но всю идиллию поломал российский посол, вдруг пожелавший навестить дворец, где незаконно удерживалась российская подданная. Посол грозил эмиру международным скандалом, войной, экономическими санкциями, ядерным оружием, отказом от поставки баллистических ракет и семью казнями египетскими. Параллельно он уговаривал Кристину вернуться на родину, чтобы не осложнять международную обстановку в Средиземноморском регионе.

— Нет! — твердо сказала Кристина. Она не торгует любовью.

— Да! — твердо сказал эмир. Он, видимо, торговал оружием.

Они сошлись на том, что Кристина пока вернется в Москву, оформит все нужные бумаги, а Абд аль-Кадир приедет за ней вместе с благословением своего престарелого отца.

— Никак без согласия папаши нельзя, — втолковывал непонятливой суженой эмир. — У нас без этого не дозволяется…

С большим сожалением объятая тоской Кристина позволила увезти себя из дворца. Но как ни уговаривал ее посол, она ни за что не соглашалась оставить берберам свою белую верблюдицу, вбив себе в голову, что такая высокопоставленная особа, невеста эмира, никак не может в повседневной жизни обходиться без этого экзотического животного. К сожалению, горное плато и финиковую рощу она не могла увезти с собой, как бы ей этого ни хотелось…

— Приключения, выцарапанные из дамского романа, — иронически хмыкнул Алексей Михайлович Парнов, выслушав сбивчивый рассказ жены, вечно путавшейся в придаточных предложениях. На самом деле он ей люто завидовал. — И эмир подставной, и дурацкую белую верблюдицу я оплатил из собственного кармана…

— Врешь! — зло вскинулась Кристина.

Муж молча сунул ей под нос счет из «Нескучного сада».

Со слезами на глазах Кристина внимательно изучала его, то и дело шмыгая носом, и вдруг радостно закричала:

— А здесь ничего не сказано про гонорар Абд аль-Кадиру! Про Юлия Цезаря сказано, а про него нет! Значит, он был настоящий!

— Такой же настоящий, как и российский посол, — скептически заметил супруг-реалист.

Обиженная в лучших чувствах Кристина гордо удалилась в свою комнату — наверное, мечтать о прекрасном эмире с мужественным шрамом через все лицо.

Детский восторг жены задел Парнова. Поглаживая окрепший за время отсутствия супруги объемистый животик, он вдруг подумал: «А что, если мне вот так? А? В самом деле, что это я живу, не зная ни отдыха, ни развлечений… Уж за свои-то кровные могу я себе позволить в конце концов? — и тут же он храбро решил: — Конечно могу!»

В грязном портовом кабачке Стамбула, набитом дешевыми проститутками, загулявшей матросней, грязными бичами и оборванцами со всего света, за кружкой мутного пива, цветом и запахом напоминавшего ослиную мочу, сидели два мрачных молодых человека европейской наружности. Они заметно вздрагивали, едва только распахивалась входная дверь и в прокуренный темный зал вваливалась новая веселая компания, гомонящая на всех языках мира.