Книга Матадор - Патрисия Мело

Положение твое, сказал Сантана, тяжелое. Даже очень тяжелое. На тебя ополчились защитники прав человека, епископы, кардиналы, вся эта компания. А компания эта, скажу я тебе, имеет вес, и шуметь они умеют по-крупному. Министр безопасности захлебывается собственной слюной от ярости. Могу представить, какую нахлобучку он получил от губернатора. Потому что губернатор, если бы смог, пристрелил бы тебя собственными руками. Раньше ты ему был j^o лампочки. Он, наверное, даже симпатизировал тебе, ты приносил пользу, так он, должно быть, рассуждал. Но теперь министр юстиции, пользуясь епископами, кардиналами и всем этим цирком, который развернулся в прессе, решил вставить пистон губернатору и пообещал подключить к этому делу сотрудников Федерального управления полиции. Так что дела твои, мягко говоря, хреновые. Ты оказался между молотом и наковальней. Губернатор чувствует, что его унизили, понимаешь? Он решил, что министр хочет обскакать его, ты ведь знаешь, эти ребята только и ждут повода, чтобы наколоть друг друга. Естественно, губернатор сказал, что он не нуждается ни в чьей помощи и что он достанет тебя даже в объятиях дьявола, он так и выразился, в объятиях дьявола, мне рассказал об этом Зе Педру, генеральный комиссар рассказал Алмиру, а они с Зе Педру приятели. Алмир зря трепаться не будет. Короче говоря, информация просочилась с самого верха. Они теперь во все суют свой нос, ты небось такого и не видел. Вокруг «Альфы» постоянно крутится с десяток агентов. У твоего дома тоже, короче, можешь представить, какая начнется заваруха, если ты там появишься. Речь уже не идет о том, что ты застрелил этого маменькиного сынка, они о нем уже и не вспоминают. Речь идет о твоей шкуре, они хотят стереть тебя в порошок. Губернатор намерен показать, что он не зря потратил миллионы на свою администрацию, на новые полицейские машины, на охрану школ. И вот теперь он собирается ткнуть всем этим министру в морду. Ему нужен ты. Вот в чем все дело.

А если я поговорю с ним? спросил я. С кем с ним? переспросил Сантана. Ну не знаю, с кем-нибудь из них, с губернатором, например.

Сантана расхохотался. Можете представить, насколько велико было мое отчаяние, что я тоже расхохотался, правда, по обязанности, только потому, что он смеялся.

А когда мы перестали смеяться, у нас сделались очень серьезные лица, причем Сантана выглядел куда серьезнее, чем я.

Давай заключим договор, сказал он. Дело стоящее. Для тебя это, по-моему, единственный возможный выход. Ты сдашься, мы разыграем спектакль по всем правилам, а потом я сделаю так, что ты сможешь выбраться оттуда. Я не преступник, сказал я. Конечно, нет, просто надо подождать, пока все успокоятся. Этим мы утихомирим губернатора, министра безопасности, министра юстиции, эти ребята быстро успокоятся, как только ты окажешься за решеткой, скандал утихнет сам собой. Они быстро найдут себе какого-нибудь другого кретина. Кретина в том смысле, сказал Сантана, что они смогут использовать его для собственной рекламы. Я хочу спасти твою задницу, неужели не понимаешь? Я все еще могу кое-что сделать для тебя. Тебя все равно арестуют. Но ты можешь сдаться мне, и мы договоримся, а можешь сдаться на милость какому-нибудь чокнутому комиссару, который захочет выслужиться и выследит тебя, и вот тогда мне тебя будет жаль по-настоящему. Ну так как? Что выбираешь?

37

Ты знаешь, сказала она, я поняла одну вещь. Если женщина начинает каждый день заниматься гимнастикой, то это значит, что она спит с каким-нибудь мужиком. Сто процентов. Спортклубы зарабатывают деньги на семейных изменах. Девчонка может заняться серфингом или начать гонять на велосипеде. Замужняя женщина, у которой появился любовник, пойдет в клуб. Тетки, которые говорят, что им нравится заниматься спортом, бессовестные лгуньи. Гимнастика – очень противная штука, Господи, одна только серия упражнений для брюшного пресса чего стоит. Так что, Майкел, если я перестану заниматься спортом, то, во-первых, это значит, что я больше не хочу ложиться с тобой в постель, а, во-вторых, если потом снова начну заниматься, можешь смело поколотить меня. Причем по-настоящему.

Положи сюда руку, сказала Эрика. Чувствуешь бедренные мышцы? С ними больше всего хлопот. Чувствуешь, какие они твердые? Я чувствовал. Моя рука поползла вверх, к трусикам. Я снял их. Под пальцами я ощутил хорошо знакомый мне пушок. Я приник к нему губами. У меня был друг, который любил повторять: самое сладкое – это щекотать женщину языком.

Эрика вернулась ко мне. Во сне, конечно. Моя техника сновидений значительно улучшилась, это были уже не сны, это была самостоятельная жизнь моего собственного воображения, я закрывал глаза и погружался в этот мир так сосредоточенно, с такой жаждой и таким рвением, погружался так глубоко, словно во сне. Я раздвоился. Во сне я по-прежнему жил рядом с Эрикой, а когда я просыпался, то просыпался в тюрьме.

Тюрьма. Тюремная жизнь – это дерьмо, если у вас есть деньги, и это – полное дерьмо, если у вас их нет. Вот и вся разница. Чтобы иметь возможность есть пудинг на сгущенном молоке, надо потратить кучу денег. Но в тюрьме пудинг на сгущенном молоке – жизненно необходимая вещь. Бывают моменты, когда только этот пудинг способен отвлечь вас от мыслей о смерти. Но если у вас есть сигареты, то вы можете получить практически все что угодно: крэк, жареную курицу и даже секс. За пачку сигарет вы купите себе бифштекс. Или четыре яйца. Или два рулона туалетной бумаги. Если вам надо позвонить, то это стоит три пачки. Взять напрокат на день черно-белый телевизор – шесть пачек. Есть даже специальный человек, который займется уходом за вашей кожей. Двадцать четыре пачки. За сорок пачек к вам в камеру приведут травести. Я сказал, что мне это не надо, у меня есть Эрика, слава Богу. Правда, во сне. Но хоть так.

Заключенные ненавидят убийц, предупреждал Сантана. Это не так. Просто в тюрьме особо нечем заняться. Вот вы и ищете какой-нибудь объект для ненависти. Подойдет все что угодно, хоть консервная банка. Потому что только ненависть способна по-настоящему утомить вас, и тогда вам удастся наконец уснуть. И только ненависть может заставить вас встать на следующий день, вы будете в состоянии встать с нар, если вам есть кого и что ненавидеть, в крайнем случае, себя самого. Заключенные выбрали на эту роль меня. Я не мог гулять в те же часы, что и они. Не имел права смотреть на них. Даже говорить с ними. Но все не имело значения. В каком-то смысле я чувствовал себя в безопасности. Я боялся одного, что меня переведут из камеры предварительного заключения в настоящую тюрьму, но Сантана успокоил меня, сказав, что это не так просто – тюрьмы переполнены. Гораздо раньше, как мы и договаривались, я выйду на свободу. Скоро. Очень скоро.

В день моего ареста меня навестили двенадцать адвокатов. Их прислали бывшие клиенты «Альфы». Вы можете рассчитывать на нас, заявили они. Может, вам нужны деньги? Возьмите. Радиоприемник на батарейках? Вот, пожалуйста. Хотите повесить зеркало на стену? Вам принести зеркало? Нужен матрац получше? Простыню, чтобы постелить поверх матраца? Подушки под цвет простыни? Моя камера стала весьма комфортабельной: у меня был телевизор, магнитофон, фрукты и даже ваза для цветов. Мои сокамерники были в восторге. Может, отчасти поэтому, они оставили меня в покое, они пользовались всеми моими вещами, а я предпочитал не лезть на рожон, так что жили мы мирно. В обмен адвокаты просили меня забыть о существовании их клиентов, понимаете, говорили они, мы очень озабочены всеми этими допросами, полиция хочет знать о всех остальных, как бы выразиться?… Преступлениях, так это называется. Но адвокаты не употребляли этого слова, преступления. Я тоже. Мы говорили одними намеками. Я довольно долго учился этому искусству. Адвокаты до смерти боялись, что я открою рот, но я не собирался этого делать, потому что я собирался выйти отсюда.