Книга Путешествие во тьме - Джин Рис

Я пошла и взяла письма. Я не стала их смотреть. Сверху лежала открытка: «Жди меня в такси на углу Хай-Хилл и Дувр-стрит сегодня в одиннадцать вечера. Застенчивая Анна, я люблю тебя. Всегда твой, Уолтер».

— Здесь всё? — спросил Винсент.

— Это все, что я сохранила, — ответила я, — обычно я не храню письма. Да, вот еще одно, которое он прислал из Парижа с сообщением о том, что ты придешь ко мне, — возьми его тоже.

Я вынула письмо из сумочки и протянула ему.

— Ты очень милая девушка, действительно милая. А теперь послушай, не надо забивать себе голову всякими мыслями. Ты просто должна понять, что все постепенно изменится… И все будет в порядке. Ты уверена, что здесь все письма?

— Я ведь уже сказала тебе.

— Да, конечно, он неестественно рассмеялся. — Ну что ж, я тебе верю.

— Я рада. Куда ты поедешь отсюда?

— Кто, я? А что?

— Мне просто хочется знать. Не могу представить себе, что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда.

— Я собираюсь за город, — сказал он, — до вторника, если все будет в порядке.

— Что ты будешь там делать?

— Ну, буду играть в гольф и дышать воздухом.

— Как мило, — сказала я. — Как поживает Жермен?

— О, замечательно. Она вернулась в Париж. Ей не нравится в Лондоне.

— За городом, должно быть, хорошо.

— Да, — согласился он, — там свежий воздух.

— Ты писал мне об этом, — напомнила я, — в своем письме.

— В каком письме? Ах, да, да, припоминаю.

— Только не проси меня его отдать, — сказала я, — я его выбросила.

— Послушай, не надо унывать, — сказал он, — все в конце концов уладится. Я не вижу оснований для беспокойства.

Когда вернулась Лори, я плакала. Она сказала:

— Господи, ну что ты ревешь? Какой в этом смысл? Ты обо всем договорилась?

— Да, — ответила я.

— Тогда о чем же плакать?

С ней пришел д'Адгемар. Он сказал: «T'en fais pas, mon petit. C'est une vaste blague»[55].

7

Спальня в квартире миссис Робинсон была очень чистенькой, на столе в вазе стояла мимоза.

Она вошла с улыбкой. Она была швейцарка — французская швейцарка.

Улыбнувшись ей, я сказала:

— Elle sont jolies, ces bleurs[56].

Я хотела показать ей, что знаю французский, хотела ей понравиться.

Она сказала:

— Vous trouves? On me les a donnes. Mais moi, j'ai horreur des fleurs dans la maison, surtout de ces fleursla[57].

Она была высокой, полной и довольно красивой и вся так и светилась здоровьем. На ней было красное облегающее платье, несколько безвкусное, если принять во внимание ее полноту. Я подумала: «Она не очень-то похожа на француженку». Я подала ей небольшой холщовый мешочек с деньгами. Я и не подозревала, что золото такое тяжелое.

Она улыбнулась, кивнула и, жестикулируя, стала говорить мне о том, что я должна делать после. Это было единственное, чем она походила на француженку, — привычка жестикулировать.

Она налила мне немного бренди.

— А я думала, дают ром.

— Comment?[58]

Я выпила его очень быстро, но совсем не опьянела. И мысленно твердила: «Она ужасно опытная. Лори говорит, что она страшно опытная».

Она вышла, и я закрыла глаза. Я не хотела видеть, что она будет делать. Почувствовав, что она стоит рядом, я проговорила:

— Если я не смогу терпеть и попрошу вас остановиться, вы сделаете это?

Она сказала таким тоном, как будто разговаривала с ребенком:

— Да, да, конечно, конечно.

…Земля уходила у меня из-под ног. Очень медленно. Так медленно…

— Хватит, — взмолилась я, — прекратите.

Она не ответила. Я не могла пошевелиться. Слишком поздно, уже слишком поздно.

Она сказала: «Всё», — и шумно вздохнула.

Я открыла глаза. Я продолжала плакать. Она отошла от меня. Я села и почувствовала, что все теперь стало другим. Она подала мне мою сумочку. Я вытащила оттуда носовой платок и вытерла лицо.

Я подумала: «Все кончено. Кончено?»

Она сказала:

— Все будет хорошо. Через две-три недели все пройдет.

— Все пройдет?

— Будьте уверены.

Она улыбнулась и вежливо произнесла:

— Vous etes tres courageuse[59].

Она похлопала меня по плечу и вышла, а я стала одеваться. Потом она вернулась и проводила меня до двери. На пороге она пожала мне руку и сказала:

— Alors, bonne chance[60].

Я вышла наружу. Мне было страшно переходить дорогу, а потом я почувствовала еще больший страх, потому что мне показалось, что дома по обеим сторонам улицы вот-вот опрокинутся на меня, а мостовая выскользнет из-под ног. Но больше всего я боялась людей, которые шли по улице, потому что я умирала; и именно поэтому любой из этих людей мог подойти и сбить меня с ног или показать мне язык. Как тогда, дома, когда был маскарад и одна девчонка подкралась ко мне сзади, а когда я оглянулась, высунула длинный язык через прорезь в маске.

Мимо проезжало такси. Я подняла руку, и оно остановилось. У меня не было сил открыть дверь, и шофер вышел из машины и помог мне.

Лори ждала меня в квартире на Лэнгем-стрит. Когда я вошла, она спросила:

— Ну как, первая часть операции прошла нормально?

— Да, — ответила я, — она говорит, мне надо просто ждать и все пройдет как надо. Она говорит, я должна как можно больше ходить и просто ждать, ничего не делать — только ждать, и все пройдет как надо.

— Значит надо делать то, что она велела. Она очень опытная.

— Я немного подожду, — сказала я, — но надеюсь, это будет недолго, иначе я не выдержу. А ты бы смогла? Она еще спросила, одна я ночую или нет, но лучше этого не делать.

— Слушай, а позови ты эту поденщицу, миссис Как-ее-там, пусть с тобой побудет…