Книга Абсурдистан - Гари Штейнгарт

Очутившись снаружи, мы поняли, что за звук был нами принят за звон бьющейся посуды и лязг ножей и вилок. Рынок использованных пультов дистанционного управления был сметен тяжелой поступью наступавшей пехоты. Я смотрел на сопровождение, состоявшее из советских танков «Т-62», за которыми следовали в равной степени устаревшие бронетранспортеры «БТР-152»; из люков высовывались противовоздушные зенитки. (Когда я был ребенком. Красная Армия была одной из моих главных навязчивых идей перед мастурбацией.)

Батарейки, инфракрасные лампочки и микросхемы сыпались на нас со всех сторон, как обломки цивилизации. Торговцы пультиками пытались спасти свой товар, запихивая самое ценное в мешки, и маневрировали между медленно продвигающимися машинами, устремляясь в относительно безопасное место — оперный театр в мавританском стиле, находившийся по соседству с «Макдоналдсом». С фрески на них молча взирал Александр Дюма, записывая все в свой свиток.

Отзвук пулеметной очереди прокатился по всему городу. Я в волнении поискал струйки дыма, которые определяют для меня военную зону, но на небе не было ничего видно, кроме вероломного солнца. Пора было совершить какой-нибудь мужской, американский поступок.

— Ну же, быстрее, быстрее, мудаки! — заорал я на Сакху и Тимофея, подталкивая их к автомобилю. Тревожная сигнализация джипа вовсю надрывалась, заднее стекло было разбито, но логотип «Хайатт», по-видимому, отпугивал местных мародеров. — Вам придется его повести, — сказал я Сакхе, усаживая его на место водителя. — Я понятия не имею, как это делается, и мой слуга — тоже.

Сакха бешено жестикулировал, указывая то на свой мобильник, то на Горбиград, — вероятно, он имел в виду, что хочет позвонить своей семье. Я вытащил из своего рюкзачка пузырек «Ативана».

— Что это? — прохрипел Сакха. — Валерьянка?

— Не совсем, — ответил я и сунул пригоршню таблеток ему в рот, влив луда же кока-колу. — Это сразу же окажет действие, — солгал я. — Дышите, мистер Сакха, дышите. Вы хотите, чтобы я спел успокаивающую западную песню? — И я запел: — «Меня зовут Люк, я живу на втором этаже».

— Прекратите, — попросил Сакха. — Пожалуйста, прекратите петь. Мне нужно предаться позитивным мыслям. Я хочу снова увидеть моих девочек.

Проезжавший мимо «Т-62» начал разворачивать ствол в нашу сторону — совсем как неповоротливый малыш, пытающийся подружиться.

— Вперед! — заорал я на Сакху.

Мы сорвались с автостоянки и свернули в переулок. Несчастные балконы стонали под нагруженными бельевыми веревками; испуганные жители выглядывали из окон, со всех сторон доносились голоса теледикторов, вещавших на местном наречии о неминуемом бедствии. Радиостанция передавала «Лебединое озеро» Чайковского — верный признак того, что дела обстоят гораздо хуже, чем кажется. Мы спугнули компанию обалдевших от ужаса городских кошек и нырнули в узкую улочку, над которой возвышалась каменная церковь свани.

Солдаты устроили пропускной пункт у дороги, ведущей к Интернациональной Террасе. Мы оказались в конце длинной очереди из «Жигулей» и «Лад». Автомобили перед нами обыскивали низенькие худые юноши с темными усами, у которых на форме было вышито лишь русское слово «солдат». С пояса у них свисали гранаты. На некоторых были розовые пляжные сандалии.

— Если они увидят, что я большой демократ, они меня застрелят, — сказал Сакха. — Сын Георгия Канука еще хуже, чем его отец. Он командовал спецподразделениями. У него руки в крови. Он захочет отомстить за смерть своего отца.

— Вы со мной, — попытался я его успокоить. — Я Вайнберг. Бельгиец. Еврей. Богатый человек. Вы везете меня в «Хайатт». Мы важные персоны, Сакха. Верьте в себя.

— Я позвоню семье, — сказал Сакха, вынимая из чехла мобильник. Как только дозвонился, сразу же начал плакать. Он говорил на местном наречии, время от времени переходя на русский. — Ты водила девочек в «Эксесс Голливуд»? — рыдал он. — Вы купили «Историю игрушек-2»? Скажи им, что завтра я буду дома и мы вместе посмотрим этот фильм. А может быть, они смогут приехать в «Хайатт» и мы посмотрим его на большом экране у Ларри Зартарьяна. Им этого хочется? О, мои милые маленькие обезьянки! Не отпускай их никуда. Не своди с них глаз. Мне следовало знать, что это случится. Мне нужно было подать заявление на то место преподавателя в Гарварде. Я слишком долго слушал Джоша Вайнера.

— Хватит! — приказал я. — Вытрите глаза и выключите телефон. Уже подходит наша очередь. Крепитесь!

Едва достигший половой зрелости солдатик постучал в наше окно. Он уставился сначала на мои внушительные титьки, затем на трясущегося Сакху и моего слугу Тимофея, пытавшегося понять, что происходит в этом зверинце.

— Какой вы национальности? — пролаял он демократу, дыхнув в нашу сторону чесноком и алкоголем, смешанными с каким-то мужским запахом. Сакха начал что-то лепетать с безнадежным видом. Солдат игнорировал его и длинной темной лапой вытащил у Сакхи из-за пазухи маленький золотой крест, висевший на цепочке. Осмотрев нижнюю перекладину, характерную для сево, он швырнул крест Сакхе в лицо.

— Выходи из машины, блядь, — приказал он Сакхе.

— Я бельгиец, — заорал я, тряся своим паспортом. — Я гражданин Бельгии. Мы едем в «Хайатт». Мы в автомобиле отеля «Хайатт». Это мой шофер. Я очень важная фигура, еврей.

Солдат вздрогнул.

— У еврейского народа долгая и мирная история в нашей стране, — начал он знакомую декламацию. — Моя мать будет вашей матерью…

— Забудьте на секунду о моей матери, — сказал я. — Вы знаете, кем был мой отец? Он был Борисом Вайнбергом.

— Я что, должен знать каждого еврея в этой стране? — спросил солдат. Он поднял автомат Калашникова и искусно воткнул его дулом прямо в узел оранжевого галстука Сакхи. Знакомая жидкость полилась по брюкам несчастного и попала на его туфлю. Он весь покраснел, — возможно, у него начинался сердечный приступ.

Я же владел собой, как никогда.

— Вы не знаете, кем был Борис Вайнберг? — заорал я на солдата. — Он продал «КБР» восемьсот килограммов шурупов.

— Вы с «КБР»? — спросил солдат.

— Голли Бертон, Голли Бертон, — проблеял Тимофей с заднего сиденья.

Солдат опустил автомат Калашникова.

— Почему же вы сразу не сказали? — проворчал он. Затем взглянул на нас печальными детскими глазами, смирившись с тем, что будет на одного избитого меньше. — Проезжайте, господа, — сказал он, лениво отдавая нам честь.

Сакхе удалось сдвинуть машину с места, и мы медленно покатили к Интернациональной Террасе, следуя за бронетранспортером. Демократ перестал плакать и теперь лишь изредка мочился.

Руки его вцепились в руль, взгляд приковался к зенитке, маячившей прямо перед нами.

— Ура! — сказал я по-английски. И повернулся к своему слуге. — Ты это видел, Тимофей? Мы это сделали! Мы спасли жизнь. Как там говорится в Талмуде? «Тот, кто спас одну жизнь, спас целый мир». Я не религиозен, но боже мой! Как это здорово! Сакха, как вы себя чувствуете?