Книга Таинственное убийство Линды Валлин - Лейф Г. В. Перссон

— Да, — подтвердил Бекстрём.

— Я понимаю ход твоих мыслей, — сказал Энокссон. — Но он, похоже, просто псих. Неужели Линда водила бы знакомство с кем-то таким?

— Ты можешь поразмыслить над этим делом, — предложил Бекстрём щедро.

— Да, — сказал Энокссон, и внезапно его лицо стало крайне озабоченным. — Это действительно ужасная история. Она очень глубоко затронула меня, хотя я считал, что повидал на своем веку всякого.

— Ну, — сказал Бекстрём довольно. — Наша общая знакомая Лу никогда ведь не останется без дела.

— Да, и это плохо, — констатировал Энокссон. — Наверное, я становлюсь слишком старым, но если ты не осмеливаешься даже взглянуть на фотографии с места преступления, тебе, конечно, нечего делать в техническом отделе. Тогда хороших снимков не получилось, а ведь именно от нас ждут, что мы сделаем их, — добавил он.

— Я тебя услышал, — сказал Бекстрём.

«Кто сейчас, черт побери, захочет работать экспертом?» — подумал он.

— И очень мало кто из нас удостаивался возможности искать помощи и утешения у Господа нашего, — сказал Энокссон и улыбнулся очень мягко.

— Значит, ты в курсе, — заметил Бекстрём. — Спасибо за намек.

— И это плохо. — Энокссон вздохнул. — Что случилось с тайной исповеди? Кстати, «все дела человеческие — суета и томление духа» — это вообще-то не прямая цитата из Библии, но нечто подобное есть в тексте тринадцатой главы в Первом послании святого апостола Петра коринфянам, и это знает каждый настоящий смоландец, но действительно столь ли необходимо нам, полицейским, выставлять все наши деяния на всеобщее обозрение? Иди за мной. И тогда ты увидишь, что я имею в виду.

Энокссон поднялся, подошел к своему настольному компьютеру и принялся манипулировать им с быстротой мальчишки-хакера.

— Это одна из наших самых обычных сетевых газет. — Энокссон показал на экран. — Здесь ты можешь прочитать обо всех кошмарах, которые не осмеливаются публиковать даже наши вечерние издания. И они, похоже, имеют тех же владельцев, что, конечно, довольно практично. «Задушена отцовским галстуком», — прочитал Энокссон. — Здесь ты видишь заголовок, а в статье по большому счету можешь познакомиться со всем, о чем шла речь на вчерашней встрече. Включая его кроссовки. Но что касается полки для обуви, ее они вроде бы проворонили. А это ведь было интересно, пожалуй.

Энокссон вздохнул и выключил компьютер.

«А ты действительно философ, Энок», — подумал Бекстрём.

— Да, еще одно дело, — сказал он. — Олссон хотел поговорить с тобой. Речь пойдет об обыске в доме отца жертвы.

— Все идет как по нотам, — рассуждал Бекстрём, направившись прямиком к своему товарищу Рогге и сообщив ему, что пришло время передопросить родителей Линды и что это надо сделать, как обычно выжав из них все по максимуму.

— Лучше мне заняться этим самому, — решил Рогерссон.

— Потом нам надо разобраться до конца с кругом ее общения. Вытащить на свет божий любого, с кем она просто здоровалась, и засунуть ватку в пасть каждому. Тогда нам не придется брать пробу ДНК у всего города, — объяснил Бекстрём. — Отцу, матери, ее товарищам, одноклассникам, друзьям и знакомым ее самой и семьи, их соседям, ее школьным учителям, людям, которые работают в этом здании, в каждую пасть в брюках, находившуюся в кабаке в ночь на пятницу. Даже тем, кто предпочитает платье, при наличии члена промеж ног. Ты понимаешь, о чем я? — спросил Бекстрём и перевел дух.

— Понимаю, — кивнул Рогерссон. — Хотя ее мамашу мы ведь можем оставить в покое. В плане ДНК, я имею в виду? И тебе ведь придется выделить кого-то в помощь коллеге Сандберг.

— Твои предложения? — поинтересовался Бекстрём с командными нотками в голосе.

— Кнутссон, Торен или оба. Они, конечно, не отличаются большим умом, но, по крайней мере, дьявольски скрупулезны.

«За неимением лучшего будем довольствоваться тем, что есть. Так вроде сказал Иисус, делясь рыбой и хлебом со своими товарищами», — подумал Бекстрём.

— У тебя найдется минута? — поинтересовалась Анна Сандберг четверть часа спустя и посмотрела на Бекстрёма, который возвышался над грудами бумаг, наваленными на его временном письменном столе.

— Естественно, — ответил Бекстрём великодушно и показал на единственный свободный стул в комнате. «Кто скажет нет паре таких шикарных титек».

— Настолько я понимаю, мне дадут подкрепление, — сказала Анна примерно таким тоном, какой обычной использовал ее коллега и шеф комиссар Олссон.

— Точно, — кивнул Бекстрём. «Поэтому, пожалуйста, улыбнись», — велел он ей мысленно.

— Но ты по-прежнему считаешь, что я должна заниматься сбором информации о самой Линде и круге ее общения, — продолжила она. — А у тебя не возникало мысли заменить меня?

— Естественно, нет, — ответил Бекстрём. — Но ты можешь задействовать Торена и Кнутссона. Нормальные парни. Держи их на коротком поводке, а если начнут возникать, скажи мне, и я сразу же поставлю их на место.

— Тогда я довольна, — сказала Анна и поднялась. — Ты явно полностью отбросил мысль, что Линда случайно напоролась на какого-то сумасшедшего, — добавила она внезапно.

— Какая разница, — ответил Бекстрём уклончиво и пожал плечами. — Еще одно дело, — продолжил он. — Еженедельник, который ты обещала мне. Не забыла о нем?

— Ты получишь его сразу же, — сказала Анна, поднялась и ушла.

«Почему она такая кислая сейчас?» — подумал Бекстрём.

Обычный еженедельник, пожалуй, в не совсем обычной красной, кожаной обложке, с именем владелицы Линды Валлин, тисненным золотыми буквами в нижнем правом углу.

Подарок отца, вспомнил Бекстрём и принялся листать его в поисках знакомых Линды мужского пола.

Через полчаса он закончил с этим. В еженедельнике имелось все, что и должно там находиться. Короткие пометки о встречах, лекциях и тренировках в полицейской школе. Даты и время, касавшиеся ее летней работы в полиции, начавшейся после Янова дня. Пометки о посещении матери в городе. Короткие записи о недельной поездке в Рим с подругой и одноклассницей Кайсой, которую она совершила в июне. Ничего особенно личного, определенно ничего компрометирующего, и чаще всех других вместе взятых там упоминался ее отец, «папочка» или «папуля». После поездки в Рим она сначала называла его «папой», но уже через четырнадцать дней на смену снова пришли ласковые обращения. В еженедельнике присутствовали ее друзья и главным образом ближайшие подруги: Йенни, Кайса, Анкан и Лотта.

Предпоследняя запись была сделана в четверг 3 июля. Недельной давности, следовательно, и в ней речь шла о том, что ей надо работать с 9.00 до 17.00 и что у нее и Йенни имелись планы на вечер. «Вечеринка?» А последняя запись, которая, судя по ее почерку и использованной ручке, вероятно, появилась одновременно с пометками, касавшимися четверга, представляла собой рабочий график на пятницу («13.00–22.00»), а далее она сплошной чертой перечеркнула субботу и воскресенье в знак того, что тогда будет выходная.