Книга Нечисти - О'Санчес

– Ищите левее… Дальше, раззявы… Вот же он… Соколы мои и к ним приравненные, он там, ниже… Да, да…

Денис открыл глаза и поразился: совсем темно стало! Новый морок или он, закрыв глаза, из времени выпал?.. По времени – пора темноте, сколько же он так стоял?

– Хорошо, молодцы! Обоих одинаково люблю, тебя, Морик-закукорик, и тебя, Леонид Арахнович, отлично справились. Ну-с, коль не трус, отвечай, кто таков, откуда родом?..

Внезапная робость прервала победную речь, Денис поперхнулся. Небо все в тучах, ни луны, ни звезд; только пара багровых огоньков над левым плечом да гроздь Ленькиных зеленоватых на призрачно-белом куле перед ним, – темновато, честно говоря. С чего он взял, что поле уже очищено от битвы? Нет, вроде бы все тихо теперь.

– Да будет свет!.. Э-э-э, достаточно яркий, но небольшой. – Хлоп! Денис ожидал, что свет будет синеватого отлива, ну в крайнем случае типа простого желтого, какой от лампочки бывает, но нет – это был красный, как в школьной фотолаборатории, только помощнее, все было видно четко, контрастно.

– Распакуйся и выходи. Не вздумай дернуться – съедим!

Паутина исчезла, а плененный враг распаковался из куля в маленькое человекоподобное существо, Денису по грудь.

– Гном! Ты гном, что ли?

– Клохтун.

– Кто? Я не расслышал.

– Клохтун.

– Это имя или что? Прозвище, профессия? Отвечай, я приказываю.

– Клохтун. Такой мне талан выпал.

– Все равно не понял. Для гнома у тебя рост велик и бороденка куцая. То, что ты нежить – чувствую и сам, так что объяснись, толково и кратко.

Клохтун, неподвижный как истукан, затараторил монотонно, однако внятно, и уложился в минуту. Был он мужик-холостяк, работал в совхозе механизатором, потом, когда пришли времена, решил стать фермером и стал им, но разорился, поскольку пил запоями, однако успел купить на стороне, в глухом лесу, хороший дом, вот этот, потом осенью заболел печенкой и умер. Тут в него вселилась нечисть, и он через несколько месяцев, весной, вроде как ожил, пять лет существовал, словно живой, никто в окрестностях в гости не захаживал и не замечал разницы, а в прошлом году стал поедать людей. Сначала тех, которые вертелись поблизости, потом кого удавалось найти и приманить или с дороги сбить. Сам ел и специальные грибы научился выращивать, только больше двух грибов ему было не прокормить, хотя хозяева, что в нем, требовали этого.

– Погоди. Я сейчас с кем, точнее – со мной кто сейчас разговаривает – ты или твои хозяева?

– Одно и то же.

– Не понял опять… Многих съел? Если тебя заодно с грибами считать?

– Двадцать девять душ.

– А… почему такой маленький?

– Сохну. И раньше был небольшой, при жизни – метр пятьдесят восемь. Если есть чаще – тогда не сохну.

– Ну а в итоге что тебя ждет, если тебя не трогать и позволить дальше промышлять?

– Адские муки. Так и так они будут, но если все время питаться и быть здесь, на земле, тогда отсрочка.

– Тебя или твоих хозяев они ждут?

– Не понимаю.

– Ну тех, кто в тебя вселился, адские муки ждут или только тебя?

– Не понимаю.

– Ну значит осел, раз не понимаешь! А ты их боишься, этих мук?

– Все их боятся.

Денис выпрямился, нервно зевнул и поискал глазами по сторонам.

– Кроме меня. Нет смысла и дальше терзать тебя страхом и медленным усыханием. Кушай, Ленька.

– Нет! Погоди, я…

Денис машинально среагировал на крик, дернул рукой, пытаясь поймать паука, но было уже поздно: Ленька впился в лицо Клохтуну своими огромными жвалами, и крик угас в тихое мычание, а буквально через секунду и вовсе заглох. Прыжок – и Ленька уже ворочается на спине у Дениса, подбирает поудобнее свои мохнатые лапы, а горстка праха под ногами никогда, никому и ничего уже не расскажет.

– Вот – кто из нас поспешил-насмешил, Ленька, ты или я? Я. Конечно я, торопыга и ламер: добыл первого в жизни языка и не сумел расколоть его должным образом. Товарищ Таманцев назвал бы меня кулемой и был бы при этом абсолютно прав. А виноваты в этом вы оба – ты и Морка: возрастом – зрелые мужи, а разумом – дети малые! Вместо того, чтобы меня учить, опекать и давать дельные советы… Ну и как мы теперь будем спать? Главное – где? Ночевать на открытом пространстве мне с детства не велено, но в этот гнусный дом я больше не ходец. А до родной летательной корзины оч-чень далеко идти, даже и не знаю куда… Морик, сбей-ка клювиком этот замок, посмотрим, как там в бане?

Жучки, личинки, мухи, муравьи, караморы – сколько их там скопилось в полусгнившей бане – брызнули из одних щелей в другие, лишь бы вон из пространства, занятого непередаваемо кошмарными пришельцами во главе с тем, чья кровь вроде бы горяча и ароматна, как и у других съедобных тварей, но не питательна, а наоборот – явственно чуется, что смертоносна для всего живого, привыкшего насыщаться чужой плотью.

Очистить и починить широкую лежанку, «полок», было делом двадцати секунд и трех последовательно уточняемых желаний, а вот создать подушку и одеяло Денис не сумел – полученные (язык не поворачивался назвать их вещами) субстанции расползались в руках, осыпались и испарялись, но категорически не желали быть постельными принадлежностями. Пришлось под голову приспособить безропотного Леньку, руки в крендель на груди, а Морку к двери, «на караул»…

Вот же фигня – только что с ног валился, а теперь вдруг опять сон пропал… Денис и так и так руки складывал, и на один бок и на другой ложился, и слонов считал и дышал по хатха-йоге – не заснуть. Только и оставалось, что – вздыхать и думать в темноте и одиночестве.

Так вдруг быстро покатилась жизнь, так грубо она проехалась по нему… Что это – инициация, проверка на силу и выдержку? За три-четыре дня он превратился в сироту, чуть ли не бомжа, убил кого-то, уже и не раз… сам чуть не погиб… Трижды чуть не погиб, за три жалких дня!!! Чуть было не стал всесильным повелителем мира, потом закуской для мерзости, теперь вот мерзнет на досках… Отец! За что мне все это? Я хочу быть полезным Тебе, пусть и не знаю как. Ну так объясни или, что называется, вразуми? Мне страшно, но я приму тот путь, что Ты мне назначил. Если со мной что-нибудь фатальное случится, Морка с Ленькой – что с ними будет, куда они денутся? А я – со мной что будет? Исчезну ли я, или в Твои пределы попаду простым постояльцем? Или перевоплощусь, или исчезну бесследно? Что мне делать, Отец? Научи. И верни мне маму, Ты ведь все можешь. Я верю в Тебя, не требуя за это награды. Но я хочу вернуть маму. Пожалуйста! Мне восемнадцать лет. Я уже взрослый… но еще не очень. Дай же мне хоть какое-нибудь знамение, что Ты слышишь меня, Отец! Я все сделаю, как Ты хочешь, лишь бы я знал – что именно?

Денис затаил дыхание и прислушался: полная тишина, никаких знамений и знаков свыше или, там, сниже…