Книга Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов

Славяне таких хитросплетений не понимали, но относились терпимо. Благо, пока Вишвамитра толкал речь, никто им медовуху кушать не запрещал и девок синдских, кои по несознательности своей речи вожака слушать не желали, приголубливать тоже никто не запрещал.

Вообще-то вожак был с придурью — в самый разгар потешной борьбы, или когда метали ножи на точность, а призом была местная красавица, или же когда наездники на конях состязались, то есть в самый неподходящий момент, мог вдруг взвыть надсадно «О-о-м-м-м...», да так, что сердце опускалось. Разок его даже поколотили, но от того он только выть громче стал. А с медовухи деда крючило и вовсе по-серьезному. В буйство непростительное впадал. Сперва мудростью чванился, потом принимался орать что-то на своем языке, ворочать глазюками и в ножи кидаться... Не единожды приходилось вязать его и в воду днепровскую макать (благо река недалече), чтобы опамятовался.

* * *

Дело шло к ночи. Воздух был пьян от трав, да и хлопцы нетрезвы. Потому как Гридя успел проставиться по поводу зачисления в отроки.

Ватага пробралась овражком поближе к табору и залегла в высокую траву — наблюдать за стойбищем. Ждали, когда табор угомонится, доглядывали, где Вишвамитра ночевать соберется.

На Гриде и Кудряше были надеты брони, на поясе у каждого — меч, ноги — в сапожках. Брони исключительно для солидности, а не для боевых надобностей. Чуек выглядел бедным родственником: холщовая рубаха, да порты, да лапти. Может, оттого, что завидовал Гриде, а может, оттого, что блохи его кусали, Чуек недовольно сопел и вертелся. И морда у Чуйка была дюже грустной.

Живая гора недвижимо стояла в круге костров — похоже, спала. Пришельцы мало-помалу располагались кто у костра, кто под кибиткой. Погуляли они на славу. Да что погуляли — перепились вусмерть. Недаром Кудряш решил именно сегодня к странникам наведаться — прознал, что к ним заявится Харя, купчишка, до гульбища охочий.

Живая гора вдруг замотала головой, но вскоре успокоилась — видно, приснилось что-то.

— От кабанище! — высунулся Чуек. — Такого укормить — всем родом горбатиться!

— Укормить ништо, — со всей возможной солидностью прошептал Гридя, — токмо бы дерьмищем не завалил...

Вишвамитра уселся на колени шагах в двадцати от животины и замер.

— Чего это он?! — удивился Гридя.

Неимоверных размеров берестяная фляга с медовухой в надцатый раз пошла по рукам. Тащить флягу до места назначения было бы делом весьма хлопотным, если бы не придумка Гриди — парень обернул емкость крест-накрест веревкой, затянул узел, а оставшиеся концы сплел и перекинул через плечо.

— А пес его знает, — философски ответил Кудряш. Они выждали еще часа три, пока совсем не стемнело. В фляге осталось, дай бог, треть.

— Ну, хлопче, пора! — сказал Кудряш. Чуек заерзал:

— Я это, чего сказать хочу, уж здоров он больно, не потоптал бы!

— Неча тута! — разозлился Кудряш. — Раз пришли, знамо дело, должны задуманное исполнить. — И вновь приложился к медовухе.

Язык Кудряша сильно заплетался, а душа жаждала праздника. Вместо шепота, которым надлежало разговаривать в засаде, громыхнул солидный бас. Забрехали собачки. Из-под кибитки, пошатываясь, вылез мужик, поскреб пузо, шикнул на псов. Что-то недовольно крикнула женщина. Мужик захохотал и полез обратно. Под телегой ойкнуло, задышало, застонало... Вскоре табор затих.

— Ч-ш-ш!.. — прошипел Кудряш, грозя пальцем неизвестно кому. — Неча... Доспели пришельцы. Таперича им корову за аргамака можно выдать, а не токмо одра твоего. Ты, Чуек, давай обратно в овражек и дуй к леску за одром. Токмо посмотри, чтобы копыта ладно были обмотаны, проверь, чтобы тряпье не слезло, тихо чтоб привел.

— Ить, с понятием мы... — осклабился Чуек.

— И под хвостом проверь, чтобы затычка не вылетела, — в тон старшему дал наказ Гридя, — а то пердеть начнет, сдуется, как лягуха.

— Ты батьку свово поучи чад стругать...

Чуек икнул, приложился к фляге и пополз к оврагу — выполнять поручение.

Недалеко от табора произрастал лесок. В нем и стоял коняга, к которому направлялся хлопец. Направлялся путем окольным, не напрямки — ради скрытности. Хоть и дрыхнут пришельцы, а наглеть не надо — целее будешь.

Одр был привязан к березе. Завидев Чуйка, он радостно заржал.

— Цыть, кляча, — ткнул кулаком Чуек, — побалуй у меня! Жри и молчи, не то на колбасу пойдешь! — Конь все понял и захрупал — на морду была надета сума, набитая овсом.

На первый взгляд коняга был вовсе не плох — сытый, холеный; хвост и грива расчесаны; нервно перебирает ногами, словно застоялся и только и ждет, чтобы пуститься вскачь.

Лет десять назад он, может, и был молодым и горячим.

Надули одра хлопцы через отхожее место при помощи тростинки, да место это соломой, обмазанной глиной, заткнули. Настоем на буйных травах напоили коника, вот он и выглядит важно. Ежели к шкуре и зубам не приглядываться.

Дождавшись, пока луна нырнет за тучу, Чуек привел коня к Кудряшу с Гридей. Кметь тяжело поднялся (еще бы, фляга-то почти опустела), взгромоздился в седло.

— Ты это, Гридя, — заворочал языком Кудряш, — поведешь его, токмо тихонечко, чтоб не издох по дороге.

— Може, одру хлебнуть дать, — предложил Гридя, — а то, боюсь, не сдюжит. Там вроде на дне плехается.

Кудряш кивнул и зачем-то приложил палец к губам:

— Только ч-ш-ш...

Одру медовуха понравилась — высосал все, что осталось. Коняга повеселел, взбрыкнул, заржал, даже попытался встать на дыбы.

— Затычку проверил? — поинтересовался Гридя.

— Крепко сидит, — заверил Чуек, — не боись.

И Гридя повел коника в табор. А Чуек от греха ретировался.

Вишвамитра спал сидя, причем с открытыми глазами. Пробудить деда оказалось непросто — пришлось несколько раз врезать по щекам, растереть уши и кончик носа. Ничего, очухался.

Кудряш сразу решил взять быка за рога:

— Сказывали, ты коней важно врачуешь?

Вишвамитра проспаться не успел — взгляд его был мутен, а голос блуждал, как трель пастушечьей дудки. Но старик подбоченился:

— Это так! Вишвамитра не поставит на ноги только мертвого коня.

— Захворал вот, — Кудряш хлопнул одра по боку так, что парнокопытное едва не грянулось оземь, — благородных кровей конь, из сечи лютой не единожды меня выносил. Мне этот конь как брат. Я за него чего хошь дам, только вылечи, — говорил Кудряш сурово, как и подобает воину.

Вишвамитра со значением покачал головой.

— Вишь ты, беда какая, — вдохновенно врал Кудряш, — водицы скакун мой попил дурной и занедужил. Сглазили ту водицу злыдни, так я думаю!

Вишвамитра солидно произнес: