Книга Убийство-2 - Дэвид Хьюсон

— Я продолжу с Рабеном, — предложила Лунд. — А вы попытайтесь выжать что-нибудь из вояк.

— Конечно.

Он стал собираться, снял с вешалки ветровку и шарф.

— И спасибо, — проговорила Лунд. — Спасибо за…

Благодарить всегда было непросто для нее.

— За что?

— За поддержку.

Он удивился:

— Мы же партнеры! И должны быть заодно.

— Точно.

Быстрая улыбка осветила его лицо.

— И, кроме того, вас ведь все равно было не остановить?

— Это плохо?

— Нет. — Он смутился на секунду. — Мне жаль, что нам пришлось познакомиться при таких обстоятельствах.

Замечание было неожиданным.

— А при каких… было бы лучше? — спросила Лунд.

— Ну, не знаю. Может… — Его осенила идея. — Может, наблюдая за птицами?

Она невольно рассмеялась.

В этот момент его окликнул кто-то из коллег:

— Странге, тебя ждут!

— Извините, — сказал он, — мне пора. До завтра. Если найдете что-то важное, звоните.

Лунд не смотрела, как он уходит, потому что сразу же углубилась в бумаги. Ее мысли были заняты работой, а не Ульриком Странге, более-менее способным полицейским с приятной, теплой улыбкой.

По чистой случайности она встала, чтобы взять куртку, и взгляд ее упал в коридор. И как раз в этот момент она увидела, как Странге обнимает за плечи какую-то белокурую женщину, которая стояла спиной к стеклянной перегородке. Потом он быстро чмокнул ее в щеку, и они ушли.

В кабинет вошел молоденький полицейский с фотографиями в руках. Рабен на автозаправке, умоляет водителей подбросить его.

— Свидетели сообщили, что он хотел попасть в город, — рассказывал ей оперативник. — Машину мы нашли, она была брошена в парке Энгхавен.

Она невольно вздрогнула. Всего в двух кварталах от этого парка преступник захватил Нанну Бирк-Ларсен, жертву из ее последнего дела.

— Значит, он здесь, — произнесла она.

— Где-то рядом, — согласился молодой коп.

Новомодные рестораны и секс-шопы, грязные улицы и угрюмая круглосуточная суета окрестных мясокомбинатов. Вестербро был многолюдным ближним пригородом с оживленными светлыми улицами, семейными анклавами и небольшими иммигрантскими сообществами. Настоящий людской улей, в котором нетрудно затеряться при необходимости. Рабен прекрасно здесь ориентировался с юных лет, хотя жил в другом месте, да и друзей у него здесь не было. Это играло ему на руку, потому что полиции точно не придет в голову искать его в этом районе.

Готическая кирпичная церковь с колокольней стояла недалеко от промышленных корпусов мясокомбината. По ночам верхние этажи некоторых из этих зданий сдавались дискотекам и клубам. Он читал об этом в газетах, но сам никогда не испытывал желания сходить туда, да и средств у обычного военнослужащего с семьей для таких развлечений не было.

Прячась под капюшоном, он отыскал боковую дверь и вошел в церковь.

Знакомый старый запах — мастики и сырости. Тот же стылый воздух. Возле алтаря стоял человек и расставлял цветы в вазах. Рабен замер на пороге, стянул с головы капюшон. Он узнал эту крупную фигуру.

— Мы закрыты, — произнес Гуннар Торпе тем же сильным музыкальным голосом, который Рабен когда-то слышал каждое воскресенье — почти без исключения.

Пастырь, так они его называли. Рабен никогда не считал, что духовные лица нужны на войне. Но этот, по крайней мере, при необходимости мог пойти в бой.

— Приходите завтра, — сказал Торпе, глядя на распятие у себя над головой.

Изнутри церковь казалась еще больше, чем снаружи. Белые стены, живописные полотна, серебряные канделябры, лампы. Совсем не то, что пыльные палатки в Гильменде, где Торпе читал свои проповеди. Рабен закрыл за собой дверь.

Человек в строгом облачении священнослужителя обернулся и внимательно посмотрел на настойчивого посетителя.

— Я сказал завтра!

Фигура в неряшливой одежде приблизилась и встала в пятне неяркого света над главным нефом. Торпе застыл под расписанной статуей Христа, словно увидел труп, восставший из могилы. Рабен в свою очередь рассматривал священника. Как и прежде плотный, мускулистый, стойка воинственная, даже агрессивная; седые волосы, пожалуй, чуть длиннее, чем раньше; суровое, неумолимое, словно обвиняющее лицо — настоящий пастырь из Ветхого Завета.

— Давненько не виделись, — сказал Рабен ровным и уверенным тоном.

Священник оставался на ступенях, ведущих к алтарю, с руками, сложенными на животе, и хранил молчание.

— Мне нужна ваша помощь, пастырь. В этом ведь суть вашего служения?

Торпе жил в небольшой комнате при церкви. Душ, простая еда, кое-какая одежда. На этот раз чистая, не то что Рабен нашел в заводской подсобке.

— Йенс, у меня тут есть вино для причастия. Вполне приличное. Хочешь?

— Спасибо, нет.

По каким-то соображениям священник оставил дверь в комнату открытой. Рабен кивком указал на помещения церкви, видимые в дверной проем.

— Вам тут нравится?

— Хороший маленький приход. Люди в основном небогатые, зато веры у них больше. Меня это устраивает.

Рабен натянул толстый свитер, пытаясь определить, чем он пахнет. Свечами, вот чем. Они были тут повсюду, мигая на холодных сквозняках.

— Вы видели кого-нибудь из нашего отряда?

— Нет. Да и зачем нам встречаться?

Рабен промолчал на это.

— Я слышал о Мюге. Не могу понять, что ты задумал.

— Есть вещи, которые не меняются, — сказал Рабен с улыбкой.

Торпе в замешательстве смотрел на него.

— Мне говорили, что ты слетел с катушек. Угрожал какому-то бедолаге на улице. Не соображал, что делаешь…

Рабен кивнул:

— Все правильно вам говорили.

Торпе стоял перед ним совсем близко, и с такого расстояния Рабену хорошо было видно его лицо. В нем совмещалось несовместимое. Этот человек видел войну. Бывало, дрался на кулаках с солдатами. Любил выпить. Но в нем всегда чувствовалась какая-то странная задумчивость и отстраненность. Сам он называл это своей духовной жилкой.

— А сейчас-то ты знаешь, что делаешь?

— Я знаю, чего я не делаю: не сижу в камере, пока здесь творится сущий ад.

— Будь осторожен, Йенс. Подумай о жене, о сыне.

— Думаю. Думаю постоянно. — Он взял одежду, собранную для него священником. — Мне нужно поговорить кое с кем.

Торпе помолчал, — должно быть, боялся. Ну что ж, это не преступление. Рабен посмотрел ему в глаза.