Книга Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

Альберто удалился спать следующим.

– Я буду просто рад, если вы будете нас навещать, – сказал он и довольно подмигнул: – Ведь это недалеко, с вашим-то «Феррари»… И коль уж я пережил исполнение нашей задачи, мне хотелось бы знать, как дело сложится дальше, если вы понимаете, что я имею в виду.

Потом они сидели вчетвером на террасе, освещенной лишь звездами и несколькими свечами, защищенными от ветра, – Джон, Эдуардо и его родители. Жена Грегорио рассказывала веселые истории из жизни школы – разумеется, в деревне всем уже было известно, какую роль сыграли Вакки в накоплении состояния Фонтанелли, и если в младших классах пытались понять, что такое триллион, то в старших – что такое проценты и сложные проценты.

– Набралось уже с десяток детей, – с улыбкой рассказывала она, – которые решили положить на книжку свои карманные деньги и завещать их своим потомкам в двадцать пятом веке. Я думаю, теперь мы будем спокойны за будущее.

Грегорио убирал растрепанные пряди волос со лба столько же раз, сколько морской ветер снова их раздувал.

– Еще кое-что, касающееся дела, Джон, – сказал он со всей серьезностью. Его жена обнимала его, пощипывала ему рубашку и ухо, явно стараясь поскорее заманить в постель. – Ведь вам и в дальнейшем понадобятся адвокаты, и я хотел сказать вам, что мы всегда к вашим услугам. Мой отец этого не упомянул, но у нас, помимо ваших предков и вас, всегда были и другие клиенты. Не потому, что мы нуждались в деньгах, а чтобы оставаться в форме, соответствовать всем новейшим уложениям, быть настоящими адвокатами, которые понадобятся богатейшему человеку мира.

Джон готовно кивнул.

– Естественно. Не вопрос.

– Хорошо, – довольно сказал Грегорио. Потом они оба попрощались. Джон видел, как Грегорио за дверью целует свою жену – со страстью, какую в нем трудно было предположить, потом их удаляющиеся фигуры скрылись в темноте дома.

Эдуардо отпил из своего бокала и тихо засмеялся.

– Не беспокойся. Я пока не ухожу, и я не собираюсь обливать тебя елейными прощальными словами. В отрепетированной очередности, как тогда в Нью-Йорке, мы говорим только после основательной подготовки.

– Вы что, тогда действительно готовились?

– Еще бы, как в театре, могу тебе признаться. Но как бы ты поступил на нашем месте, если бы молодой парень умер на твоих глазах от сердечного приступа только потому, что получил в наследство несколько миллионов. – Эдуардо пожал плечами. – Это случилось в присутствии моего отца, в нотариате, где он проходил стажировку. Давняя история.

Они подвинули два стула к балюстраде, чтобы можно было положить на нее ноги и смотреть на море, поставили рядом столик для бокалов, бутылку вина и свечи. С моря дул теплый ветер, в темноте звенели цикады, и они блаженствовали.

– Честно говоря, – признался Джон через некоторое время, поскольку правда в вине, – я понятия не имею, что мне делать. Даже не с прорицанием, а вообще. Ну, перееду на эту виллу, пробегусь по всем комнатам, посмотрю на них, а потом? Что я буду делать потом? Как я буду проводить свои дни, если спросить совсем уж банально? Я хочу сказать, не могу же я все время только покупать.

– Конечно.

– Я мог бы раздавать деньги.

– Ты уже видел кому, их целые ящики.

– Да. Но у меня такое чувство, что это все не то.

– Кроме того, таким способом деньги быстро иссякнут. Мисс Ванцетти ведет книгу учета, и все просители регистрируются. Я думаю, пятьсот миллиардов долларов ты сможешь потратить уже на этих.

Джон взял свой бокал и вылил в себя преступно дорогой кьянти, как будто желая что-то в себе утопить.

– Знаешь, я спрашиваю себя: что, собственно, богатые люди делают целыми днями? Что делаешь, когда тебе не приходится работать, но хочется все же иметь чувство, что жизнь не бессмысленна?

Эдуардо громко втянул воздух.

– Ну… можно работать на общественных началах. Pro bono. Как мы. И я нахожу это приятным, когда живешь не на заработки.

– Но ты учился. Ты что-то умеешь. А я даже школу толком не кончил, я научился только развозить пиццу да гладить паровым катком рубашки.

– Ты можешь изучить все, что ты хочешь. Весь мир перед тобой открыт.

– Да уж. Но, собственно, я никогда не хотел учиться, я и теперь не хочу. Теперь это казалось бы мне совсем уж притянутым за уши. Как будто я отчаянно ищу себе интересную игрушку.

– Но раньше ты рисовал. Как с этим? Заниматься искусством?

– Я начал рисовать, потому что у меня была подруга-художница. Чем больше времени нас отделяет, тем меньше я понимаю, что я в этом находил. Нет, я не художник. Я совершенно лишен таланта в искусстве. – Джон вздохнул. – Да и не только в искусстве. У меня нет даже таланта быть богатым.

Они долго смотрели в мерцающее серебром темное море и молчали.

Ветер с моря стал холоднее.

Звезды мерцали над ними как ни в чем не бывало.

В кустах шуршал какой-то зверек.

– Ты вообще-то чувствуешь себя богатым? – неожиданно спросил Эдуардо.

Джон встрепенулся из смутных мыслей.

– Хм-м. Чувствую ли я себя богатым? Понятия не имею. Все это меня подавило, знаешь? Месяц назад я был бедным развозчиком пиццы, и мое самоощущение как-то не особенно изменилось. О'кей, теперь я знаю вкус икры, в моем шкафу висят костюмы от Brooks Brothers… но все это по-прежнему видится мне неким сном. Ирреальностью. Как будто завтра утром все пройдет.

– Может, причина в том… – начал Эдуардо, покачивая в своем бокале вино, похожее в свете свечи на кровь. – Знаешь, я с этими вещами – быть богатым, быть бедным, иметь деньги и так далее – имею дело всю мою жизнь. С детства. И я заметил, что богатые люди думают иначе, чем другие. Не то чтобы они лучше других, в общем и целом они и не хуже других, но думают они иначе. Не знаю точно почему – может, потому, что им не приходится мыслить в категориях, где речь идет просто о выживании. О выплате кредита и деньгах на рождественские подарки. Когда ты богат, деньги просто есть, это так же естественно, как воздух и вода.

– Не хочешь ли ты этим сказать, что богатые люди никогда не думают о деньгах? – Джон скептически глянул на него сбоку.

Эдуардо наморщил лоб.

– Ты прав, так напрямую утверждать нельзя. Некоторые вообще больше ни о чем не думают. Но они по сути своей продолжают оставаться бедными. Если в глубине души думаешь, что денег у тебя недостаточно, то вкалываешь дальше и с двадцатью миллионами на счету, чтобы выйти на сорок миллионов, и так далее. Таких более чем достаточно.

– Тогда это никак не связано с тем, сколько у человека денег, – сказал Джон. – Тогда это скорее вопрос характера, страхов и так далее, и тот, кто и с двадцатью миллионами на счету все еще чувствует себя бедным, должен идти к психиатру?