Книга Дитя мрака - Берге Хелльстрем

— Я нажал дважды. Сейчас заиграет снова.

Эверт Гренс снял куртку, два-три па, пока она возвращалась. Упрямый, хромой, старая кожаная портупея с кобурой поверх белой хлопчатобумажной рубашки — Херманссон рассмеялась, во весь голос.

Музыка гремела, он уже заметил, как кое-кто из посетителей направился к стойке, к владельцу кафе, жаловаться, и тут в первый раз зазвонил его мобильник.

Он извинился, взял телефон со стола.

Скрытый номер, это коммутатор, должно быть Софиахеммет. Я должен ответить. Держа руку Анни в своей, он сказал медсестре, что в любое время будет находиться не дальше чем в двадцати минутах. Я должен ответить. Если они позвонили, решили позвонить среди ночи, значит, ей стало хуже.

Он держал телефон в руке, пока звонки не прекратились.

Они сели, поблагодарили молодую женщину, которая принесла кашу, сыр и еще кофе.

Снова скрытый номер. Я должен ответить. И он ответил.

Дежурный из Крунуберга:

— Гренс?

— Это ты только что звонил?

— Ты слышал? И не ответил!

— Что стряслось?

Тяжелый вздох.

— Кто-то был на месте преступления. Кто-то ходил по кульверту под больницей Святого Георгия. Кто-то, Эверт, побывал там, хотя все заперто и каждый спуск охраняется.

* * *

Кульверт под больницей Святого Георгия был усеян бело-синими комками. Из заградительной ленты, которой полиция обнесла то место, где накануне нашли труп Лиз Педерсен. Лента была изорвана в клочки, скомкана в одинаковые комочки, беспорядочно разбросанные вокруг.

Эверт Гренс, в белом халате, белых брюках и белой бейсболке, стоял, наклонившись вперед, разглядывая обрывки пластиковой ленты. Он только что позвонил Свену Сундквисту, велел ему ехать из дома, из Густавсберга, прямо к церкви Святой Клары, это утро начнется не в Крунуберге.

— Я еще не закончил осмотр места преступления. — Нильс Крантц сидел на корточках возле открытой двери в стене кульверта, которая, как они теперь знали, вела прямо в систему туннелей. — Но знаю, ты спешишь, а у меня есть кой-какие предварительные соображения, которые наверняка тебя заинтересуют.

Гренс надел поверх зимних ботинок мятые голубые бахилы и пошел по узкому проходу, указанному криминалистом. Крантц по-прежнему работал, сидя на корточках, изобразил в воздухе кружок, в нескольких сантиметрах от бетонного пола.

— Здесь.

— Ни черта не вижу.

— Здесь у нас четкий отпечаток подошвы. Та же обувь, что вчера. И та же манера ставить ногу.

— Да?

— Тот же человек, Эверт, тот же мужчина, который притащил сюда труп.

Гренс посмотрел на отпечаток, которого не видел.

— Значит, он возвращался?

— Дважды.

— Что ты имеешь в виду?

— Я зафиксировал следы двух посещений, в разное время. Следы более свежие, чем те, какие изучал в первый раз, вчера утром.

Эверт Гренс отвернулся, машинально принялся считать сине-белые комки на полу, на миг задержал взгляд на пустом месте, где раньше стояли восемь коек.

— Дважды?

— И приходил он одним и тем же путем. Через дверь в туннеле.

Гренс вздохнул:

— А заградительная лента?

— Не знаю почему, это твое дело, но на каждом комке есть отчетливые отпечатки.

— Его?

— Совпадают с отпечатками на трупе.

Мы закрыли место преступления. Охраняли каждый спуск.

Гренс подошел к двери в стене кульверта.

Но не этот.

— Оба раза он шел оттуда. И здесь его путь завершался.

Крантц дернул Эверта Гренса за рукав халата. Они перешли на другую сторону подвального коридора, к стене, к другой двери. Криминалист открыл ее, и Гренс увидел верстак, какие-то станки, ряды инструментов.

— Больничная мастерская. Отпечатки пальцев во многих местах. На аппарате сжатого воздуха, типа компрессора, его, в частности, используют для затяжки болтов. И на домкрате. И на баллонах высокого давления.

— Можешь не продолжать.

Гренс заметил круглую синюю железяку на дальнем конце верстака. А чуть поодаль — две полуметровые трубки. На стене — прозрачные шланги, подсоединенные к вентилю.

— Я уже понял. Не знаю кто, не знаю зачем. Но знаю как. — Он шагнул в темное помещение. — Я знаю, как следы волочения изуродованного трупа к двери в туннель связаны с его визитом в больничную мастерскую.

Свен Сундквист ехал через безлюдный Стокгольм. Еще темно, но день скоро начнется, люди в домах сядут завтракать, будут одевать детей, догоняя время, которое невозможно вернуть. Эверт позвонил из кульверта больницы Святого Георгия сразу после пяти. Девочка жива! — выкрикнул он. Свен поцеловал Аниту в щеку, несколько секунд постоял у приоткрытой двери в комнату Юнаса, слушая глубокое дыхание мальчика, который поспит еще часок-другой, и покинул дом в Густавсберге, чтобы искать другого ребенка, девочку лет шестнадцати, согласно старому нераскрытому делу пропавшую более двух лет назад.

Сундквист припарковался у большого универмага близ виадука Клараберг, пересек недавно расчищенную улицу и по лестнице поднялся к церкви Святой Клары. Церковь была заперта, но сторож, приветливый крепыш в его годах, который представился как Джордж, любезно проводил его к соседнему зданию, объяснив по дороге, что она, та, что, наверное, в курсе дела, всегда приходит первой и сейчас находится там.

Несмотря на потемки, Свен их заметил — четверо наркоманов обменивались зельем у забора, за которым высится многоэтажный гараж (преступление классифицируется как распространение), еще несколько сидели на могильных плитах и ширялись (преступление классифицируется как хранение), он это видел и закрыл глаза, он здесь по другому поводу.

— Слышь, сторож! — Один из сидящих на могильных камнях издалека углядел их в тусклом свете фонарей и заторопился к ним по снегу, спотыкаясь в тонких спортивных тапочках. — Это заказ, слышь, я…

— Со мной разговаривать без толку, ты знаешь.

— …голоден как черт. Может, ты…

— Сильвия. Поговори с ней.

Совсем молодой парень, подумал Свен, лет двадцать, но потасканный, лицо уже в мелких морщинах. Пялится на них с любопытством.

— А это что за хмырь?

Церковный сторож устало взглянул на него:

— Полицейский.

Секунда — и парень побежал предупредить остальных.

Свен Сундквист пожал плечами.

— В другой раз.

Сестра милосердия, та самая Сильвия, сидела в маленьком конторском помещении. Миниатюрная, худенькая женщина лет пятидесяти, обликом чем-то напоминающая давешнего юного наркомана. Лицо измученное, старое, словно бы отжившее свой век. Только глаза у нее другие. Горящие. Парень глаза прятал. Ее глаза жили.