Книга Дитя мрака - Берге Хелльстрем

Дети словно отбросы.

Она не ответила, просто включила зажигание и поехала прочь, слишком быстро, учитывая заснеженные дороги.

Опять зевок, глаза пощипывает, пальцы на клавиатуре, на дисплее следующий документ, но тут кто-то резко распахнул дверь:

— Херманссон.

Эверт Гренс не постучал, просто ввалился в комнату.

— Заходи.

Он уже успел сесть, когда она оторвала взгляд от экрана.

— И пожалуйста, садись.

Щеки у него красные, шея тоже. На виске пульсирует жилка, как всегда, когда он взволнован.

— На трупе слюна.

Она посмотрела на него. О чем это он?

— Женщина в больничном кульверте. На ее теле слюна. Кто-то ее целовал. И этот кто-то, вероятно, встретился ей там, в туннелях, где она умерла. — Не ожидая ответа, он продолжал так же возбужденно: — Завтра. Анализ ДНК в Государственной экспертно-криминалистической лаборатории. В Линчёпинге. И все станет ясно. — Гренс улыбнулся. — Девочка, Херманссон. Дочь. Понимаешь? Она жива.

Шумный комиссар, насчет которого она так и не решила, симпатизирует ли ему или просто терпит, с силой хлопнул рукой по ее письменному столу. Схватил недопитый стаканчик с холодным кофе и залпом осушил. Встал, прошелся по комнате, обходя стопки бумаг на полу.

— Есть хочешь, Херманссон?

— Успокойся.

— Сейчас четверть четвертого. Значит, кафе на Цельсиусгатан только что открылось. Никаких итальянских булок, никакого кофе с молоком! Там подают нормальный завтрак, он-то нам и нужен.

— Вообще-то я не особенно проголодалась.

— Аппетит приходит во время еды. Мне нужна твоя помощь. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, я сперва должен понять, как, черт возьми, четырнадцатилетняя девочка может пропасть на два с половиной года? В этой стране? При всей пресловутой защищенности и всех пресловутых социальных моделях, которыми восхищается и которые копирует весь мир? Я должен понять это еще до утра; по-моему, Херманссон, нужно срочно ее разыскать.

Снаружи стоял мороз, она это знала и все-таки удивлялась, как сильно он щиплет ей щеки, как трудно дышать, как тяжело идти.

Кунгсхольм лежал опустевший, квартал, обитатели которого были сейчас в других местах.

— Она же девочка.

Гренс двигался медленно, левая нога, казалось, беспокоила его больше прежнего.

— Да?

— Мы говорим о конкретном случае. Почему пропадает ребенок? Потому что это девочка, Эверт.

Он остановился, обеими руками потер левое колено.

— Знаю.

— И не понимаешь? Ведь так оно и бывает. И всегда так было. Девочка, которой плохо, молчит, уходит в себя. Мальчик протестует, хулиганит. Мы с тобой каждый день видим последствия. Мальчики — почти в каждом деле на твоем столе.

Она услышала, как у него в колене что-то щелкнуло. Два раза, громко, навязчиво, как пистолетный выстрел. И он зашагал дальше.

— А девочек не видно, Эверт. Потому что общество предпочитает мальчиков, которые дают выход своим эмоциям. Проводя полицейские операции, мы видим только мужчин, хватаем их, допрашиваем, сажаем. Хотя и я, и ты, и все остальные в этом здании знаем, что есть и женщины-преступницы, и их немало. Однако они интересуют нас гораздо меньше, потому что женщин реже приговаривают к тюремным срокам, а нам нужен результат, нужно закрыть дело.

Пять скользких ступенек, красная деревянная дверь с запотевшими стеклами. Херманссон оглядела обшарпанное кафе. Ночь на дворе, мороз донимал людей, рискнувших покинуть свои дома, кафе только что открылось, а половина мест уже занята.

— Ты ведь знаешь, за одинаковые преступления мужчинам и женщинам выносят разный приговор. На женскую преступность мы смотрим не слишком серьезно. Мы невежественны и полны предрассудков, Эверт. Демонизируем преступников-мужчин и маргинализируем женщин.

Стойка напоминала скорее кухонный стол — кофейники и большие тарелки с ломтями сыра теснились среди мисок с кашей и яблочным муссом.

— Что возьмешь?

— Булочки и кофе с молоком.

Гренс фыркнул:

— Я же сказал, здесь подают нормальный завтрак.

— Заказывай сам.

Посетители теснились один возле другого, таксисты и разносчики газет, подростки на пути домой. Она поискала свободный столик и наконец нашла один, втиснутый между пестрым музыкальным автоматом и некогда белым холодильником.

Гренс шел за ней, с двумя чашками кофе в руках.

— Остальное принесут через несколько минут.

Херманссон взяла одну чашку.

— Я не закончила.

— Я так и думал.

Она глотнула кофе. Горячо, обжигает горло.

— Казалось бы, совсем неплохо, в смысле для женщины, что ее судят не так сурово, а? Но… меня просто зло берет, ведь дело в том… женщин не приговаривают к тюремному заключению, их приговаривают к предохранительному надзору. А стало быть, они могут и дальше идти по преступной дорожке, тогда как его, мужчину, Эверт, мы видим и сажаем за решетку, хотя бы от случая к случаю.

Гренс поднял руку, встал:

— Подожди немного.

Он порылся в кармане, достал пятикроновую монету. Склонился над музыкальным автоматом, сунул монету в прорезь наверху, потом дважды нажал одну и ту же кнопку. «Тонкие ломтики», Сив Мальмквист. Акустика скверная, виниловая пластинка заезжена, голос певицы временами терялся в скрежете звукоснимателя.

— Е-шесть. Придется послушать два раза. — Он сделал пару танцевальных движений и сел. — Херманссон?

Она продолжила:

— Казалось бы, предпочитая сажать мужчин, мы даем женщинам поблажку, но на самом деле всего лишь действуем в продолжение старой установки — видеть среди детей мальчиков, а не девочек. Мальчиков мы наказываем, принимаем профилактические меры. На девочек же плюем, пусть замыкаются в себе, пусть пропадают, пусть опускаются на самое дно. — Она сглотнула. — Вот, Эверт, вот ответ на твое почему.

Он бросил на нее долгий взгляд, кивнул несколько раз, допил кофе.

— Херманссон?

— Да?

— Потанцуем?

Он встал, прежде чем она успела ответить, присел на корточки перед музыкальным автоматом, пошарил рукой по его задней стенке и несколько раз повернул маленькую черную ручку.

Звук внезапно набрал силу, голос Сив заполнил все помещение.

Он беспечно пожал плечами:

— Иногда, Херманссон, совсем неплохо иметь компанию.

Он выглядел очень довольным.

Она взяла его протянутую руку, и некоторое время оба танцевали, в ритме четыре четверти, посреди кафе. Через две минуты и сорок секунд музыка стихла, Херманссон пошла было обратно к столику.