Книга Перемещенное лицо - Владимир Войнович

– Еще как может! – отозвался Опаликов. – И не может бытьиначе. Скажу вам сразу, господа, что необычайное сходство Сталина иПржевальского некоторыми людьми замечено было давно, тут я никакой Америки неоткрываю. Давно и многими исследователями высказано и записано предположение(вы можете найти его в соответствующих публикациях), что именно русский генералПржевальский, а не грузинский сапожник Джугашвили, является настоящим отцомсоветского диктатора. Этому есть масса прямых и косвенных доказательств.

Известно, что за какое-то время до рождения Сталина генералПржевальский побывал проездом в городе Гори и мог вступить в отношения с юнойгорийкой Кеке Джугашвили (в девичестве Геладзе). Однако в этой версии, господа,кое-что кое с чем не сходится. Не совпадают даты пребывания Пржевальского вГори с датой рождения Сосо Джугашвили. Имеет место разница примерно в год слишним. Некоторые советские исследователи годовую беременность Кеке объяснялитем, что такого необыкновенного человека, каким является Сталин, выносить застандартные девять месяцев просто невозможно, и природа для гения сделалаисключение. Серьезные ученые понимали, что это вздор. Понимали, но не моглинайти отгадку.

А отгадка, хотя лежала на поверхности, никто, кроме ГригорияЕфимовича Гром-Гримэйло, не нашел в себе смелости к ней приблизиться. Впрочем,и дядя мой хорошо понимал, что с ним будет, если он прежде времени откроеттайну. Поэтому он и доверил ее мне, надеясь, что когда-нибудь…

На этом месте Опаликов закашлялся, извинился передаудиторией, что что-то в горле першит. Некий служитель, похожий наптицу-секретаря, тут же оказался возле трибуны, подал оратору стакан воды иудалился, бесшумно переставляя тонкие ноги и сгибая их в коленях под прямымуглом, как кузнечик.

– Так вот, – сказал Опаликов, – мой дядя Григорий ЕфимовичГром-Гримэйло…

На этом месте автор считает нужным прервать выступлениеполковника Опаликова и предупредить читателя, что рассказы полковника оГригории Ефимовиче Гром-Гримэйло и Николае Михайловиче Пржевальском неподтверждены никакими известными ученому миру свидетельствами и документами ивызывают вполне законное сомнение в своей достоверности. Может быть, полковникбыл фантазер, может, сошел с ума, вполне вероятно, что просто хотел набить себецену. Чего точно он хотел, мы теперь можем только догадываться, устроить себе,как говорится нынче, пиар, но утаить от читателя версию, высказаннуюполковником, мы не можем, поэтому все-таки пусть говорит.

– Так вот, – сказал Опаликов, – мой дядя Григорий ЕфимовичГром-Гримэйло, побывав на местах, пройденных до него Пржевальским, изучивдневники Николая Михайловича и опросив множество свидетелей, окончательноубедился, что именно генерал Пржевальский, а не сапожник Джугашвили, был отцомСталина.

– Ну и что? – вскочил в зале какой-то взъерошенный человек.– Ну убедился и убедился. Вы же сами говорите, что это и без вашего дяди былоизвестно.

– Да, – подтвердил Опаликов, – это было известно без дяди.Но открытие дяди состоит в том, что матерью Сталина была не Кеке Джугашвили,нет, отнюдь не Кеке, а лошадь, лошадь, лошадь, – повторял он, как испорченнаяпатефонная пластинка, – лошадь, лошадь Пржеваль…

Тут только все заметили, что с полковником происходит что-тонехорошее. Он вдруг побледнел как снег, и это было видно даже из задних рядов.На и без того потном лбу появились и покатились вниз крупные капли, лицозадергалось, перекосилось в какой-то странной гримасе, изо рта пошла пена, апальцы рук застучали по трибуне мелко-мелко, как будто полковник выбивалбарабанную дробь. Потом он схватился за горло, словно хотел задушить сам себя,и стал опускаться за трибуну, словно решил поиграть в прятки и скрыться за ней.И вдруг вывалился из-за нее на бок, и лег, и замер. Сначала никто ничего непонял. Потом в зале начался шум. Все повскакивали со своих мест. Членыпрезидиума подбежали к лежавшему. Генерал над ним наклонился. Выпрямился,обратился к залу с вопросом, нет ли в зале врача. Сразу не меньше трех,объявивших себя врачами, полезли на сцену. Они склонились над бездыханнымтелом. Один щупал на шее пульс, другой хлопал полковника по щекам, третийоттягивал веки. Наконец старший из трех, с седой бородкой, поднялся с коленейи, обращаясь в зал, громко сказал:

– Этот человек мертв.

Глава 25

Много лет спустя, собирая материалы для этой книги, авторкопался в архивах Гуверовского института и читал старые газеты в библиотекеамериканского Конгресса. Перелистал подшивки и просмотрел микропленкипрактически всех солидных газет того времени: «Вашингтон пост», «Нью-Йорктаймс», «Таймс», «Гардиан», «Ле Монд» и некоторых несолидных, дошел до этойистории с выступлением и гибелью полковника Опаликова.

По поводу происхождения Сталина все солидные газеты безисключения если и упоминали о версии, высказанной в докладе Опаликова, то неиначе как с некоторой иронией, смягченной, возможно, фактом гибели докладчика.Зато уж газеты, которые мы называем желтыми (или бульварными), те ужпотоптались на предложенной теме и сообщили читателям как непреложный и неподлежащий сомнению факт, что советский диктатор Сталин был рожден лошадью.Нашли даже где-то фотографию лошади Пржевальского, сравнивали ее с портретами Сталинаи находили много сходства. Утверждали, что в анфас он похож на папу, а впрофиль на маму.

Эти же газеты, для которых проверка фактов – делонеобязательное, в один голос утверждали, что полковник был отравлен. Вотнекоторые заголовки: «Смерть перебежчика», «Длинные руки Кремля», «Кремль бьеткопытом». За что полковника отравили и по чьему заданию, догадаться былонетрудно, а вот кто именно отравил? Вспоминали, естественно, о человеке,похожем на птицу-секретаря, который во время выступления Опаликова поднес емустакан с водой. Кем он был, как попал за кулисы, откуда брал воду, куда самделся потом, никто не имел представления, и полиция ни до чего не дозналась.Серьезные издания, боясь публикации недостаточно проверенных фактов, сообщилисвоим читателям только то, что тело полковника было подвержено вскрытию группойпатологоанатомов во главе с профессором Фишером. По заключению врачей, смертьпроизошла в результате внезапного сердечного приступа, объяснимого волнением,которое испытывал погибший во время своего необычайного доклада. Разумеется,автор этих строк, будучи человеком крайне испорченным, верил больше желтымгазетам, чем красным или любым другим, но у автора, как и у других испорченныхлюдей, никаких доказательств не было до тех самых пор, пока в немецкой«Зюддойче цайтунг» не появилось в 1954 году интервью с советскимшпионом-перебежчиком под заголовком: «Я убил Опаликова».