Книга У нас убивают по вторникам - Алексей Слаповский

— Так и сказала? — усомнилась Маша.

— Так и сказала.

— Не верю. Никакая дура-жена не скажет этого мужу.

— Может быть, — улыбнулась Людмила. — Но она сказа­ла. И, что характерно, Георгий утратил интерес к сидению за компьютером. Видимо, наигрался. Он подарил его доче­ри. И Ольгу тоже перестало тянуть на переписку с кем-либо. Хотя время от времени они пошучивают друг над другом, Георгий говорит: «Пойду пообщаюсь с какой-нибудь Анже­ликой». — «А я с Давидом!» — говорит Ольга.

— А я с Серегой, — поднялся Галкин, поняв, что рассказ кончился. — Посмотрю, как он там справляется.

— Иди, иди, — иронично напутствовала Маша. Потом она долго с печальной улыбкой глядела в окно. И вдруг встрепенулась.

— Постой, Людмила! Ты недавно рассказывала, что твой муж сыну компьютер подарил! И еще, помню, говорила, что муж тебя к одноклассникам не пустил!

— Ну и что? Сейчас компьютеры дарить — обычное дело, дети уже с начальной школы за компьютерами сидят. А что муж не пустил, так это только раз. Настроение было плохое, вот и не пустил. А на следующий год запросто, даже сам со мной напрашивался. А ты что подумала? Что я про себя? Со мной такого быть не может. А если бы и было, я бы, извини, не рассказывала. Очень мне надо!

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и приду­манном, — ничего, получается. И, главное, не так неправдо­подобно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, кото­рая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью.

История настоящая — и фамилия настоящая, соединя­ешь — все как в жизни.

ЗНАМЕНИТОСТЬ

— У Ольги в самолетах, когда она стала работать стюар­дессой, особенно на международных рейсах, довольно часто попадались всякие знаменитости.

— И у нас хватает, — сказала Маша.

— Но реже, — опытно заметил Галкин.

— Да. И большинство из них были люди нормальные. Хотя несколько напряженных случаев все-таки было. Один выпил лишнего, буянил, другому место у иллюминатора не досталось, в претензию впал, как дети, ей-богу, а третий вдруг молитву запел и потребовал, чтобы все тоже пели. Ну, дурь она и есть дурь, она и через блажь выходит, — выска­залась Людмила почти афоризмом, помня, что в книгах это часто встречается. — А один, вы знаете его, Тощинский.

Маша и Галкин кивнули: кто ж Тощинского не знает, большой человек, знаменитый, популярный.

— Ему один раз сосед не понравился, будто бы тот выпил, а тот всего-то пива, тем более что в аэропорту свободно про­дают. Если продают — то для кого? Но Тощинский кричит, задерживает отправку самолета. Ольга хотела его урезо­нить, но ее другие стюардессы увели в сторону, сами стали Тощинского утешать, потом командир корабля вышел, а тот никого не слушает, охрану свою позвал, потом милицию вы­звал. И добился своего, сняли человека с самолета. Я, гово­рит, могу вообще рейс отменить. И ведь отменил бы.

— Самодур, — осудил Галкин.

— Да не он самодур, а мы дураки, — возразила Людми­ла. — Принципиальность проявлять надо.

— Тоже верно, — не стал спорить Галкин. — Я бы его са­мого с рейса снял.

— Вот именно. Пинком под зад, — сказала Маша. И спро­сила: — Что дальше-то?

Она привыкла, что рассказы Людмилы, как это всегда бывает в правильной литературе, имеют начало, развитие и конец.

Но на этот раз литературы не вышло: больше ничего не было, тем история и кончилось.

Однако бывают парадоксальные случаи: начатое в одном месте может закончиться в другом.

В вагоне послышались какие-то резкие крики. Галкин, хоть был в этом вагоне гостем, но он все-таки тоже провод­ник и, к тому же, мужчина, он встал и пошел посмотреть, что такое. Но быстро вернулся, вошел, закрыл за собой дверь и сказал с улыбкой:

— Вы не поверите!

— Что? — в два голоса спросили женщины.

— Тощинский! И опять скандалит!

Действительно, это был депутат, член многих комите­тов, известный всей стране человек — Виктор Эмильевич Тощинский. Он был в городе Саратове по важным делам и захотел уехать поездом, так как ближайший самолет только утром, а поезд вот он, вечерний, утром уже в Мо­скве. Естественно, ему взяли билет в лучший мягкий вагон, но по какому-то недоразумению в его купе оказалась по­сторонняя женщина. Помощники и охранники прошлись по вагону, чтобы найти пустое купе. Не нашли, везде сиде­ли два человека или один. Можно было, конечно, людям из свиты сгруппироваться в одном купе, освободив для шефа пустое автономное пространство, но Тощинского заело. Он кричал, что хочет ехать на купленном для него месте, а женщина должна убраться туда, куда ей укажут провод­ники, чтобы не мешать государственной деятельности Тощинского, ибо он ею не перестает заниматься даже в доро­ге. Но женщина, которую звали Анна Антоновна и которая, как потом выяснилась, была педиатр (то есть, следователь­но, и не такие капризы повидала), оставалась совершен­но спокойной, показывала Тощинскому свой билет и гово­рила, что она никуда отсюда не уйдет. Тощинский сначала убеждал ее с юмором:

— Дамочка, вам же лучше, с мужчиной опасно ехать, я не знаю, как вообще дорога такие билеты продает — в одно купе разнополым людям, а вдруг я на вас нападу? Так что лучше идите к такой же женщине в соседнее купе и не вво­дите меня в искушение.

— Идите сами, куда хотите, если вам тут не нравится, — ответила Анна Антоновна.

Тощинский разгневался:

— Ну хватит! — сказал он. — Ее добром просят, как чело­века! Могу и по-другому попросить!

— Это на каком же основании?

— Ты что, не понимаешь? — изумился Тощинский. — Кто ты, и кто я вообще! Ты соображаешь, нет?

— А кто вы? — спросила Анна Антоновна.

— Да ладно, — махнул рукой Тощинский, — нечего при­дуриваться! Меня вся страна знает.

— А я не знаю.

— Ну перестань, перестань, — даже поморщился Тощинский от такой явной лжи. — Меня по телевизору каждый день показывают.

— Я телевизор лет двадцать не смотрю, — сказала жен­щина.

— И газеты не читаете?

— Не читаю.

— И фамилию мою не слышали?

— Нет.

Бог знает, в самом ли деле Анна Антоновна ничего не слышала о Тощинском, фамилию которого, действитель­но, не знали только грудные младенцы, или ей хотелось таким образом защитить свое достоинство, факт остается фактом — она не признавалась.

— Объясните ей! — приказал Тощинский помощникам и охранникам.

Те, как умели, объяснили.

— Очень приятно, — сказала Анна Антоновна. — А до­кументы можно посмотреть?