Книга Война - Тимур Машуков

при этом никто не рисковал пренебрежительно относиться к старому князю, ущемлять его интересы в деловых вопросах, пытаться воспользоваться кажущейся опалой и получить от этого выгоду. Невозможно было уничтожить одним махом уважение к древнему роду, к огромной силе его нынешнего главы, хоть и сдавшего позиции при российском дворе, но отнюдь не лишившегося ни магического дара, ни связей со старыми, проверенными сторонниками. Поэтому ни один из его деловых компаньонов не рискнул отказаться от совместного ведения дел, тем более, что и прямых, и даже косвенных указаний свыше по этому поводу не поступало. Юный император, если и поминал бывшего канцлера, то с неизменным уважением, нисколько не умаляя его заслуг перед отечеством. Но всё же замечали царедворцы, что бывало это редко, да и желания вернуть Владимира Алексеевича ко двору самодержец тоже не проявлял. Поэтому большинство просто предпочитали благоразумно занимать выжидательную позицию, ибо, как ни крути, а жизнь только одна, и рисковать ею, затрагивая интересы одного из могущественнейших магов империи, никому не хотелось.

Тем не менее, когда доверенные люди Громова постепенно начали избавляться от активов на столичном рынке, продавать доли в предприятиях, по слухам, сосредотачивая капитал рода где-то в отдалённых уголках империи, чуть ли не в Сибири, тут уже многие насторожились — старый лис никогда ничего просто так не делал, особенно в ущерб роду. Значит, ему известно то, что пока не знают остальные. Прожженные дельцы, почуяв неладное, стали осторожничать сверх меры, обыкновенно бурлящая рыночная жизнь притихла в ожидании грядущих перемен.

— Ну что?! Всё получилось? — Владимир Алексеевич с жадной нетерпеливостью набросился на прибывшего сына. Павел с затаённой улыбкой поглядывал искоса на отца и специально выдерживал паузу, скидывая полушубок и растирая покрасневшие от мороза руки. — Ну что ты молчишь, окаянный?! Ох ты ж, господи, послал хранитель наследника!..

Схватив за рукав Павла, князь потащил его в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где размещался кабинет главы рода. При этом он неодобрительно бормотал что-то о старых добрых временах, когда деревья были выше, трава зеленее, а юноши куда расторопнее и умнее… Пресловутый наследник лишь довольно ухмылялся в спину родителю, радуясь тому, как он оживился в последние дни, наполнившись энергией и жаждой деятельности…

Первое время после отставки Владимир Алексеевич засел в поместье, практически не выходя из своего кабинета, где предпочитал проводить долгие дни и ночи в одиночестве, перебирая в памяти минута за минутой тот злополучный день, когда он из самого влиятельного и авторитетного человека в империи превратился в старика, оставленного в забвении доживать остаток отныне никчёмной жизни. Над главным особняком поместья сгустились тучи, своей угрюмостью и непроглядной чернотой вторившие настроению главы рода. Все попытки не на шутку обеспокоенных домочадцев вытащить старого князя из этого состояния ни к чему не приводили. Лишь при виде долгожданного внука, сына Павла и Анастасии, которого назвали в честь деда Владимиром, Громов — старший слегка оживлялся, в глазах, устремленных на мальчика, мелькал слабый интерес. Но хватало его ненадолго, вскоре старый упрямец снова уходил в себя, с каким-то извращённым наслаждением расковыривая душевную рану. Более того, упертость бывшего канцлера, с какой он цеплялся за мысль, что жизнь его кончена, и он превратился в обузу для близких, в конечном итоге разгневала хранителя рода, и он лишил подопечных своего благословения…

Небывалый случай, о котором никто даже не мог помыслить! Такое ослабление рода Громовых, рождавших из поколения в поколение сильнейших магов, слава о которых гремела по всей империи, да и далеко за её пределами, могло привести к непоправимым последствиям — стоило бы только этой новости распространиться среди недругов.

Отчаявшись, Павел обратился к старому товарищу отца, Михаилу Давыдову. Отбросив приличия и всяческую конспирацию, парень откровенно поведал князю о том состоянии, в которое погрузил себя отец, рассказал и о потере силы… Бледнея на глазах, Михаил Юрьевич выслушал юношу, не перебивая, а когда тот замолчал, в кабинете Давыдова раздался громкий хруст. Разжав побелевший от напряжения кулак, князь ссыпал на стол мелкие щепки — всё, что осталось от перьевой ручки, которую он машинально крутил, слушая Павла.

— Старый дуралей! — взорвался Михаил Юрьевич, — Это ж надо — жизнь у него кончена!.. Я-то думал, он занялся семейными делами, а он… Ну погоди!

Князь угрожающе помахал указательным пальцем перед носом Громова-младшего, с испугом вжавшегося в спинку кресла.

— Поехали! — кинул Давыдов Павлу и стремительно выбежал из кабинета.

О чем уж тогда шла речь меж старыми приятелями — Павел до сих пор не знал. Но хорошо запомнил, как со второго этажа неслись громкие звуки яростного спора, изредка что-то громыхало, звенело, заставляя всех домочадцев, испуганно сбившихся в кучу в гостиной, то и дело вздрагивать и тревожно переглядываться.

Спустя полчаса наступила тишина, что сначала показалась страшнее шума, царившего ранее. Отважившись на небольшую вылазку, Павел осторожно поднялся на несколько ступеней. Раздался скрип распахнувшейся двери кабинета и ворчливый голос отца потребовал:

— Вели подать коньяку — да не той бурды, что ты мне вечно подсовываешь! Скажи Потапу, он знает, где в погребах припрятана бутылочка-другая того самого… И закуски приличной пусть сообразит!

Обрадованный слуга помчался со всех ног выполнять поручение старого хозяина, а Павел обессилено рухнул в вовремя подставленное женой кресло, почувствовав, как напряжение последних месяцев разом отпустило его, наполнив противной слабостью всё тело.

В этот же день, проводив гостя, Владимир Алексеевич впервые за долгое время спустился к ужину, цепким взглядом окидывая всех собравшихся за столом, словно что-то про себя решая. А на следующее утро он запретил даже носа казать из дома, что бы ни происходило снаружи, и отправился к родовому алтарю. Громыхало, надо сказать, знатно! Нависшие над поместьем тучи выплеснули всю ярость и обиду хранителя на главу рода, ослепительные молнии напоминали о той силе, что даётся лишь крепким духом. Но старик, наполненный мрачной решимости исправить то, что сам и наворотил, бесстрастно стоял среди поднявшейся бури, спокойно ожидая ее конца. Упрямство князя, которое стало причиной лишения силы, в этот раз помогло её вернуть.

Из воспоминаний о тех сложных временах Павла выдернул саркастический голос отца:

— И долго ты будешь таращиться на меня с таким глупым видом? Изволь прийти в себя, иначе мне придётся усомниться в твоём душевном здоровье!

— Главное, чтобы ты своего больше не терял, — подумал Павел и тут же с опаской покосился на князя. Иногда ему казалось, что отец слышит даже то, что не произносится вслух. Однако, сейчас тот был слишком раззадорен долгим ожиданием новостей. Решив более не испытывать