Книга «Зайцем» на Парнас - Виктор Федорович Авдеев

писателем, да еще каким — столичным!

В моей обтерханной, видавшей виды папке хранилась чистенькая рукопись в двести машинописных страниц. Вот они — плоды вдохновенного творческого труда! Немного, правда, меня смущала история создания «Карапета». Сперва это был рассказ. Лишь провал с «новеллой» о фабзавучниках заставил меня его продолжить. За второй частью последовала третья, однако вставил я ее в начало повести, четвертую часть — в конец. Теперь «Карапет» напоминал полушубок, сшитый из пестрых овчин, с разной величины рукавами. Но мало ли как создавались выдающиеся произведения? Главное — моя обтерханная папка с рукописью уютненько лежала в издательском шкафу, занумерованная и одобренная рецензентами.

Жил я по-прежнему с братом за Можайском, в бывшем Колоцком монастыре. Жена моя Тася работала воспитательницей в интернате глухонемых; я — учителем в начальной школе на деревне: вел второй и четвертый классы. Каждый день я ожидал вызова в Москву готовить «Карапета» для печати. Кого мне дадут редактором? Понравится ли ему повесть? Не потребует ли вдруг какой переделки? Скажет: нет единого сюжета, а то придерется к языку. Илюха Медяков хвастался, будто выпивал с литсотрудниками журналов, издательств, переходил на «ты», — тогда они сговорчивее. Не заливает? Если мне дадут молодого редактора, может, тоже распечатать с ним бутылочку? Да согласится ли? В ресторан бы пригласить, но это надо большую деньгу, а откуда взять? Аванс за «Карапета» я давно истратил. На всякий случай припасу трешник на бутылку: в жизни чего не бывает? Скорей бы только вызов. И вот письмо на столе: издательство «Советская литература» приглашало приступить к работе над рукописью. Ура! Я сразу взял в школе расчет. Зачем мне теперь «педагогика»? Оттарабанил четыре месяца — хватит. Конец мытарствам, впереди признание, слава и… гонорары!

— Вернусь буржуем, — сказал я, целуя жену в милые, правдивые глаза.

Помещалась «Советская литература» на Тверском бульваре в солидном особняке, стоявшем в глубине чистенького асфальтированного двора; за чугунной решеткой зеленели клены, липы, подстриженный кустарник. Явился сюда я ровно к одиннадцати часам, как было назначено. По лестнице поднимался, немножко робея. Чего это? Ведь приглашен. Автор. Слишком непривычная обстановка?

В приемной толклись посетители. По лицам мужчин я пытался определить, кто мой редактор. Все пожилые. Зря отложил трешку на бутылку! Я подошел к секретарше издательства — немолодой, с зоотым мледальоном на гибкой шее, украшенном зелеными камушками, поздоровался.

— Вовремя, вовремя, — приветливо сказала она. — Познакомьтесь: ваш редактор Эмма Ефимовна Болотина.

Вот эта дамочка, что сидит рядом у стола, мой редактор? Свят, свят! Будто кувалдой по голове. Мне вспомнился Харьков, первое посещение журнальчика «Друг детей», где я уборщицу принял за ответственное лицо.

«Значит, все-таки бабы руководят литературой, — в полной растерянности подытожил я. — С такой выпьешь на «ты»! Будто ведро с водой надели на голову!»

Вероятно, Болотина прочитала в моих глазах все, что я переживал.

— Вы чем-то расстроены?

Я вконец смутился:

— Почему? Просто поезд… боялся, опоздаю.

«Понимает ли эта баба что в искусстве? «Карапет» — про бывших беспризорников, девчонок-проституток. Они в разговоре такие аховые словечки отпускают!»

Болотина была в изящном голубом костюме, модельных туфлях и выглядела лишь немногим старше меня. Черные локоны обрамляли ее очень смуглое продолговатое лицо с черными, пристальными, как у многих евреек, глазами, полные, искусно подкрашенные губы блестели помадой, от нее сильно пахло духами. Рядом с ней я выглядел настоящим вахлаком, не знал, как повернуться, что сказать.

«Нельзя ли ее заменить на мужика? — внутренне вздыхал я. — Вот как Яков Черняк. С тем тоже здорово на «ты» не выпьешь, а все же!»

— Оригинальная у вас тема повести, — сказала Болотина. — И… форма. Как бы звенья одной цепи. Я прочитала с интересом.

Оценку Болотиной я принял как заслуженную похвалу. То, что ей понравился «Карапет», все же немного примирило меня с ней. Значит, есть вкус. Вот только слишком хорошо одета и наманикюрена. Как с ней держаться? Гляди, какой-нибудь иностранный язык знает? Может, загнуть ей пару слов по-немецки, чтобы не подумала, будто я неуч?

— Конечно, Виктор Федорович, нам еще придется поработать, над языком… и над содержанием. Я уже делаю пометки в первой части. Когда кончу всю рукопись, выскажу свои замечания.

«Поработать? Замечания? — подумал я. — Начались дамские штучки».

В душе я считал, что «Карапет» (несмотря на странную композицию) написан талантливо, самобытно и не требует никакой правки. Тем более что большая часть его печаталась в альманахе «Вчера и сегодня» и редактировалась. Зачем же второй раз? Я с болезненной ревнивостью относился к каждой фразе повести, к каждому слову. Мне казалось, что лучше выразиться невозможно. «Выше пупа не прыгнешь».

Чтобы не молчать, я вежливо пробормотал:

— Что ж… можно. Поработаем.

Сидели мы в тесной приемной на деревянном диванчике. Рядом на столе то и дело взрывался телефон, за стеной дробно, в несколько рук стрекотали машинистки. Скоро им придется перепечатывать и моего отредактированного «Карапета», и в душе я гордился, что тоже вошел в деловую жизнь издательства.

Мимо нас с Болотиной в кабинет к директору уверенно, без доклада проходили какие-то люди. Писатели? Или свои, редакторы? Дождусь ли и я когда-нибудь такого почета, льготы? Вот в приемную вошел плешивый, безукоризненно одетый мужчина, и я сразу узнал его по многочисленным портретам в книгах. Тоном баловня он спросил у немолодой секретарши с золотым медальоном: «Цыпин у себя?», с ходу бросил одну-две остроты. Секретарша поспешно кивнула, улыбнулась: «Да, да. Пожалуйста». На меня писатель глянул мельком, как на чужого бобика у ворот, и скрылся за тяжелой дверью кабинета.

«Вот они какие, знаменитости, — размышлял я, исподтишка, с жадностью рассматривая писателя и стараясь убедить себя, что ничуть не обижен его пренебрежением. — Конечно, откуда ему знать, кто я? Портретов моих пока нету, и нету отдельных статей о творчестве. Скорей бы вышел «Карапет», тогда сразу заметят. «Кто этот оригинальный талант? Виктор Авдеев? Ах, да, да, тот самый, что уже расхвален за отрывки в альманахе «Вчера и сегодня»? Бывший босяк? Судьба Максима Горького. Страшно интересно! Как бы с ним познакомиться?» А что? Я тогда сам стану известным».

Про себя я в сотый раз вспоминал отдельные эпизоды «Карапета», целые главы и, по обыкновению, приходил в восторг. Здорово наворочено! Классно! И что там переделывать? Чудачка эта редакторша!

— Итак, через неделю встретимся здесь, в издательстве. — Болотина любезно подала мне узкую холеную руку.

Когда я закрывал за собой дверь, то увидел, что она смотрит мне вслед и что-то, смеясь, говорит секретарше.

Выходя с зеленого дворика на Тверской бульвар, я думал: над чем смеялась редакторша? Не над моими ли манерами? «Вахлак»! Черт его знает