Книга Пасодобль - танец парный - Ирина Кисельгоф

Утром мы завтракали в молчании, даже Маришка. Я все время думала, что я должна сделать. И никак не могла вспомнить. Ничего не могла вспомнить. Я вывалила почти нетронутую еду в мусорное ведро и застыла на месте, глядя в одну точку. Я никак не могла вспомнить, что я должна сделать. Хлопнула дверь, я машинально повернулась к входу в кухню и увидела мужа. Он стоял в проеме и смотрел на меня. Его губы шевельнулись, будто он хотел что-то сказать.

— Можешь идти. Я тебя не помню, — без выражения сказала я и отвернулась.

Что я должна сделать? Мой взгляд наткнулся на гору немытой посуды, и я вспомнила. Мне надо было вымыть посуду.

Глава 14

Семейные корриды делятся на бурлеск, мелодраму и изящный спектакль. Бурлеск протекает с бурей показных страстей, что интересно сермяжной публике, но неинтересно для профессиональных игроков. Страсти, выпущенные вовремя из клапана парового котла, смягчают удар. Это знает любой психолог. Мелодрама отличается пылкостью натуральных чувств — от рукоприкладства до смертоубийства. Мелодрама подходит для широких зрительских масс, жаждущих крови и зрелищ. Но изящный спектакль ставят для специальной, хорошо подготовленной публики. Подавляемые эмоции составляют гремучий коктейль в подсознании. Отчуждают, опустошают, ломают, доводят до стресса и депрессии. Меняют личность. Тихие раны — самые глубокие и дольше заживают. Иногда гниют до конца жизни. Они убивают исподволь, ласково, почти незаметно. Сегодня жив, завтра мертв.

Первые две терции изящного спектакля — скучное зрелище для посторонних. Их цель одна — найти слабое место и обессилить врага. Часто это выходит абсолютно случайно. Можно и не заметить. Третья терция тоже может быть скучной для посторонних. Но она то, ради чего начинают семейную корриду. И не надо никакого натурального убийства. Это дурной тон. Надо просто убить то, что важнее твоему врагу. То, чем он дорожит больше всего на свете. При этом четко выверенное, хорошо продуманное, растянутое во времени доведение до самоубийства личности поощряется. Это высший пилотаж. И все. Никаких особых премудростей. Нашу семейную корриду трудно классифицировать. Нужен взгляд со стороны. Но это трудно. Зрителей нет.

Первый раз я пришла поздно со дня рождения одного из сотрудников. Мы отмечали в ресторане за городом. Я была беззаботной, как птица. До кольцевания. Я веселилась напропалую, забыв обо всем на свете. Чего мне было волноваться? С моим ребенком сидела его бессменная нянька.

— Где ты была? Уже два часа ночи! — Мой муж был в бешенстве.

— На дне рождения сотрудника. — Я сбросила туфли.

— Я запрещаю…

— Не стоит создавать условия для выбора, — перебила я. — Пренебрегать сотрудниками не принято. Это вызов всему коллективу.

— Дрянь! — Его руки скрючились вокруг моей шеи, хотя были внизу.

— Сделаем так, — мягко сказала я. — Уравняем льготы. Число моих праздников будет равно числу дней, затраченных тобой на поиски сраных монет!

Мой муж круто развернулся и пошел на кухню.

— Настоящий мужик — это не только секс! Это много чего другого! — Я хохотала ему вслед. — Но тебе не понять! Ты не мужик! Ты ничто! Ничто! Ничто!

Я легла спать не раздеваясь. Выпила больше, чем следует. Когда он пришел? Пришел ли? Утром его уже не было.

Не знаю, кто из нас был быком, а кто тем, кто убивает. Мы примерялись друг к другу, как боксеры на ринге в первых раундах. Как два стада футбольных фанатов, разделенных ОМОНом. Как уличная шпана. Мы ходили кругами, друг против друга, принюхиваясь, как дикие звери. Не доверяя, не плача, не боясь, не прося. Мы сходились в одном. В сексе. Если я не уступала, он шел в туалет, я смеялась. Или я уступала. Чаще, чем мне хотелось. Наверное, нормальные люди разошлись бы. Но у него и у меня была ахиллесова пята — сказать последнее слово последним. Выиграть престижный чемпионский титул, выйти в премьер-лигу, набрать больше очков. Припечатать соперника к стенке завоеванными кубками и медалями. Мы знали, что загнанных лошадей пристреливают, но это было неважно. Важен азарт, взлетевший до игромании.

Или дело заключалось в другом… Но это было неважно.

Муж протянул ко мне руку, я ее вежливо отодвинула.

— Что опять не так?

— У меня болит голова.

— У тебя каждый день болит голова!

— Ночь, — вежливо поправила я. — Днем у меня голова не болит.

Он рассмеялся:

— Понятно. Мы теперь не муж и жена. Не любовники. Мы соседи по кровати.

Я промолчала. Вежливо и отстраненно.

— Зачем тогда жить вместе? Может, объяснишь?

На это у меня был готов ответ. Заранее. Я учла очень существенное обстоятельство. Мой муж обожал дочь.

— Странный вопрос. У ребенка должен быть отец. Рядом. Если ты считаешь иначе, подавай на развод. Сам!

— Логично. Только у мужа должна быть жена. Не рядом, а вместе. Если ты считаешь иначе, подавай на развод. Сама!

— А как же Марина? — невинно спросила я. — Побоку?

— Дрянь!

— Если тебе нужен секс, я буду тебе давать. Время от времени мне он самой нужен.

— Подачек не беру!

Он вскинулся с кровати, я рассмеялась. Он схватил мои щеки и губы щепотью. До боли. И посмотрел на меня сужеными щелями глаз. Знакомыми с детства. Как у отца.

— Сейчас дашь!

Его ногти впились мне в лицо. Это было так знакомо. Дежавю сказочной страны. Его оловянный солдат в бычьей коже вытянулся во фрунт. Так бывает у мужчин, охваченных яростью. И я почувствовала жаркую, волглую тяжесть внизу живота. Я сдалась без боя. Легко. Пропустила слишком близко быка от собственного тела. И он меня задел. Мы оба друг друга задели до ран с кровью из жестокого секса в душной, перегретой солнцем комнате без кондиционера. Внутри жаркой, кипящей волны из пота. Его и моего. Волны, которая сделала наши тела скользкими, распаленными, жадными, беспощадными. Волны безжалостного секса, чтобы захлебнуться от изнурения. Как тогда. В те времена.

* * *

Днем я одевалась на день рождения папы. Купила новое платье. Специально. У нас всегда было много гостей. Папины друзья хорошо пели, под нашими окнами даже собирались соседи. Просто так. От нечего делать. Песни послушать. Почему нет? У нас всегда весело. Я ждала семейных праздников с нетерпением. В доме моего мужа я дичала, засыхала, рассыпалась от ветхости, пропитывалась затхлостью. У мужа имелся единственный друг Радислав, я его не терпела. А больше никого. Муж был одиночкой. Только полевые выезды на нелепые раскопки со случайными приятелями по интересам. Он никогда не приглашал их к себе даже до женитьбы. Я спрашивала.

Отражение моего мужа появилось за моим.

— Готовишься к очередному великому собранию?

— У папы день рождения, — ответила я.