Книга Жил-был раз, жил-был два - Франк Тилье

– В одном у меня нет сомнений: я никогда не прекращал искать Жюли, – заметил он. – Я это нутром чую. Как если бы… как если бы это текло в моих венах. Но остальное? Кто я? Чем занимался изо дня в день? Вернется ли когда-нибудь ко мне память? Смогу ли я вести нормальную жизнь?

Ответов у Поля не было. Бывший коллега ворвался в его жизнь, как метеорит, без всякого предупреждения.

– В конце концов ты все вспомнишь.

Еще через километр Габриэль указал на небольшую впадину, в которой угадывалась тропинка:

– Мы ездили там на велосипедах, когда Жюли хотела, чтобы я выкашлял легкие. В ней было столько энергии… Если та малость воспоминаний, что мне осталась, не врет, то сначала там крутой подъем, потом этак обманчиво ровно, а дальше снова крутизна до самого хребта. А прямо перед спуском на другой склон и стоят те самые скалы с видео.

Поль взглядом оценил перепад высоты: около трехсот метров. Осуществимо. Он припарковался и достал из багажника рюкзак. Габриэль забеспокоился:

– А как твоя нога, сдюжишь?

– «Слепые прозревают и хромые ходят»[37], как сказал не помню уж кто в Библии. Так с чего мне не сдюжить?

Жандарм закинул рюкзак на спину, потом ответил на телефонный звонок. Седрик Дамеус наконец закончил анализ ДНК с подвески. Выслушав его, Поль дал отбой и объяснил Габриэлю, что с анализами ничего не получилось: собранных следов оказалось недостаточно.

Мотнув головой, Поль предложил бывшему коллеге идти первым. Они двинулись на приступ высоты в прохладе леса, уткнув носы в едва заметную тропинку, усеянную корнями и камнями. Габриэль все время оборачивался: Поль отставал, но шел, не жалуясь, пусть даже искаженное лицо и руки, вцепляющиеся в колено при преодолении очередной скалы, выдавали, как ему больно.

У тропинки не было ни названия, ни разметки, но Габриэль помнил это место. Именно здесь Жюли научила его, как выполнять скольжение или отклоняться назад, чтобы переместить центр тяжести, находясь на склоне.

Минут через пятьдесят оба добрались до скалы в форме менгира. Отдышались, выпили воды из одной бутылки, утерли потные лбы. Немного придя в себя, Поль вытащил из рюкзака планшет, запустил видео и использовал его как путеводитель, чтобы определить точку, откуда Жюли вела панорамную съемку.

Габриэль первым вычислил дерево. С волнением провел пальцами по кресту, этот шрам на коре внезапно отправил его в сентябрь 2007-го. Он представил себе Жюли прямо здесь, увидел, как она делает зарубку лезвием своего швейцарского ножа. Он слышал ее дыхание. Почти чувствовал ее запах. Почему она плакала?

Пока жандарм натягивал латексные перчатки, он взялся за складную лопату, подвешенную к рюкзаку, готовый эксгумировать прошлое, как выразился Поль. Пять минут спустя лезвие лопаты наткнулось на что-то твердое. Когда Габриэль копнул еще раз, в земле показалась металлическая коробка.

36

Коробка с секретами двенадцатилетней давности…

Габриэль встал на колени и дальше разгребал землю руками. С величайшей осторожностью достал коробку, смахнул с нее грязь и положил перед собой. Она совсем проржавела, но дыр пока не было. Это давало надежду, что содержимое окажется целым.

Двое мужчин переглянулись, словно собираясь с духом. Поль все сфотографировал своим мобильником, прежде чем тоже опуститься на колени. Кончиками пальцев потянул за маленький замок, превратившийся в металлическую труху. Потом поднял крышку и глянул на содержимое: плотный пакет с застежкой-молнией, вроде мешочка для заморозки. Поль вытащил его на божий свет.

Внутри был блокнот со вздувшейся обложкой. Несмотря на защитный полиэтилен, время, очевидно, сделало свое дело. Поль протянул Габриэлю пару латексных перчаток, прежде чем тот с комом в горле взялся за найденный предмет.

– Аккуратней, – предупредил Поль. – Если бумага начнет крошиться или рваться в руках, сразу все прекращай.

Одни листки склеились между собой, другие стали жесткими, как папирус. Жюли явно писала перьевой ручкой, синие чернила потекли или вылиняли. Первые страницы были совершенно неудобочитаемы, кроме кусочков слов или обрывков фраз. И тем не менее им удалось разобрать несколько дат вверху некоторых листков.

– Семнадцатое июля две тысячи седьмого… двадцать первое июля две тысячи седьмого… здесь двадцать третье… – выдохнул Габриэль. – Кажется, что-то вроде личного дневника, который она начала вести летом две тысячи седьмого. Похоже, она делала записи раз в два-три дня.

Поль протянул руку:

– Дай-ка его мне. Передадим в лабораторию. У нас по-прежнему нет специальной службы для обработки различных отпечатков и бумажных документов, но они хоть посмотрят, что можно сделать. А если потребуется более продвинутый анализ, пошлем все в Экюлли.

– Погоди…

Габриэль старался что-то различить между чернильными разводами и пятнами влажности.

– «…рядом с ним…», «…нетерпеливо наших встреч…», «…догадаться, что он любит, он такой загадоч…»

Он поднял глаза на жандарма:

– Господи, Поль, она с кем-то встречалась.

Капитан, только сегодня утром выслушавший признания Луизы, ничем себя не выдал.

– Наверняка какой-то летний романчик? – предположил он. – Кто-нибудь из лицея или приятель из Сагаса. Это нормально для девушки ее возраста.

Габриэль покачал головой. Он сел на склон, прислонясь к дереву:

– Нет, у Жюли уже были мальчики, и она всегда нас с ними знакомила, кстати, иногда слишком поспешно. А тем летом ничего такого не было. Зато в дневнике много раз мелькает слово «гостиница», хоть и почти стертое, но, без сомнения, это оно. Жюли работала в гостинице «У скалы» все лето две тысячи седьмого. Может, мужчина, о котором она говорит, был одним из постояльцев? Иначе как она с ним познакомилась?

В его зрачках отразился свет, когда он поднял взгляд к раскачивавшимся на ветру кронам деревьев.

– И потом, есть же еще эта подвеска, которую она, как утверждала, купила. Это – его подарок, теперь я совершенно уверен. Поэтому она и соврала. У нее были отношения, и никто не знал о них. Мы все прошляпили это, Поль.

Его глаза снова обратились на дневник. Шелест пожелтевшей бумаги. На вырванном и приклеенном поверх другого листке он обнаружил зарисовку шахматной партии, с шахматной доской и тщательно выписанными фигурами. Внизу подпись: «Бессмертная Каспарова»[38].

– Здесь… это не почерк моей дочери, – задохнулся Габриэль.

– Уверен?

– Абсолютно. Это не она написала: «Бессмертная Каспарова».