Книга Трудное примирение - Линн Грэхем

— Я понимаю только, что ты меня очень боялась и была уверена, что я пойду на убийство собственного неродившегося ребенка потому лишь, что мне так удобнее. Но даже когда я еще и сам не знал, что люблю тебя, я ведь был очень к тебе привязан, — пробормотал он почти без всякого выражения. — И даже если бы я тебя вообще не любил, я бы никогда не пошел на такой вариант.

В глазах у нее застыли слезы. Она быстро заморгала.

— Прости, мне очень жаль. — Это был крик души.

Он криво усмехнулся.

— Похоже, мне должно быть жаль гораздо больше. Вот уж точно, что посеешь, то и пожнешь. Мы стояли вчера с тобой под венцом, но ты мне не верила. Ты так и не смогла набраться храбрости и рассказать про Дэниэла.

— Я просто трусиха… ты мог бы уже в этом убедиться. Во всяком случае, я не хотела портить свадьбу, — пробормотала она, не смея взглянуть на него, отлично понимая, как смешно и глупо это звучит.

Оба молчали. Нервы у нее были на пределе.

— Есть ли опасность, что эта неделя может принести нам прибавление семейства? — натянуто спросил он.

Когда до нее дошел смысл вопроса, она поняла, что очень скоро ей придется делать выбор, и нервно облизнула пересохшие губы.

— Почти никакой, — честно призналась она, как ни странно, до смешного смущенная этим неожиданным вопросом. Нынешняя позиция Люка не имела ничего общего с той, которую он обнаружил в тот день, когда они поссорились у бассейна, да и весь тот день теперь, казалось, отошел в далекое прошлое.

Если у него хватило деликатности не испустить при этом известии громкий вздох облегчения, то он все же должен был признать, что и она проявила понимание.

— Да будет тебе известно, что в те первые дни, когда мы были вместе, я тоже не думал о последствиях. Но не потому, что я такой бессовестный, — сказал он и даже выдавил улыбку. — Я не собирался сделать тебе ребенка.

— Вот и прекрасно. — Кэтрин нервно передернула плечами, его слова ее очень задели, и продолжать разговор она была не в состоянии. А ведь мысль о втором ребенке уже успела запасть ей в душу, поняла она с опозданием. У Люка просто угас энтузиазм, а она решила, что он отбросил эту мысль навсегда. Отсюда оставался всего шаг до уверенности, что он больше не считает их брак вечным союзом. Второй ребенок только добавил бы новых проблем.

— Я был очень неосторожен, — сказал он.

Кэтрин его уже не слышала. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не наброситься на него с новыми обвинениями. Она решила отступить с поля боя.

— Я устала. Пойду лягу, — сказала она, обходя его стороной.

— Я не хотел тебя расстраивать.

Не добавило ей радости и то, что вещи Люка оказались вынесены из их спальни. Он лишил ее даже удовольствия выставить его вон! Она схватила подушку, взбила ее и зарылась в нее лицом, чтобы никто не услышал ее рыданий.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Принести вам что-нибудь еще, миссис Сантини?

Кэтрин с виноватым видом оглядела свою тарелку. Растерзанная на пятнадцать кусков булочка, причем ни следа укуса ни на одном.

— Нет, благодарю. — Она выдавила улыбку. — Я не хочу есть.

Аппетит в точности соответствовал ее настроению. Рано утром Люк уехал в Париж, взяв с собой Дэниэла. Вернутся они вечером. Так, чтобы Дэниэл слышал, Люк очень корректно спросил, не хочет ли она присоединиться. Отказ был принят с той же корректностью. Было совершенно очевидно, что приглашение сделано только ради Дэниэла.

Последние четыре дня, в оцепенении размышляла она, были сущим адом. Она научилась их укорачивать. Раньше ложилась спать и позже вставала. Хотя упрекнуть Люка ей было не в чем. Он был исключительно вежлив и предупредителен. Он действительно старался изо всех сил. И давалось ему это с трудом. Под внешним спокойствием она угадывала отчаянное напряжение. Оно так и висело в воздухе. И от нее скрывать его было бесполезно.

Он ее не любит. Как она могла быть такой дурой, чтобы верить, что он может ее любить? Конечно, ведь она всегда охотно фантазировала и предпочитала верить в то, во что хочется верить, зло сказала она себе. Люк тоже почти пять лет тешил себя иллюзией — и вот наконец заглянул правде в глаза. Дэниэл сыграл роль катализатора, но, даже не будь его на свете, Люк все равно понял бы, что сделал ошибку.

В разлуке с ней Люк, скорее всего, нарисовал ее себе куда более заманчивой, чем она была на самом деле. Когда они снова встретились, ее сопротивление и необходимость, как он вообразил, отнять ее у соперника пробудили в нем свирепую энергию. Ему было необходимо победить во что бы то ни стало. Победив, он обнаружил, что игра не стоила свеч.

Он попал в затруднительное положение. Если они так сразу расторгнут брак, выглядеть это будет в высшей степени странно. К тому же приходится принимать во внимание Дэниэла. Хорошо хоть нет второго ребенка. Она истуканом сидела на стуле, а в душе у нее бушевали страсти.

Нет, ему нечего беспокоиться. Ребенка не будет. Доказательство тому обнаружилось в ту самую ночь, когда она рыдала в полном отчаянии. Ребенка не будет, не будет этой новой цепи, которой она могла бы привязать его к себе. Здравый смысл подсказывал ей, что так даже лучше, но что-то в самой глубине ее души восставало против этого слишком разумного вывода.

Она просто не могла себе представить, как будет жить без Люка. Эта перспектива ужасала ее. Чем более он отдалялся, тем сильнее она страдала. Она не могла есть, не могла спать, не могла ничего. Что теперь будет? — спрашивала она себя. Что будет, если он ее бросит? Дэниэл его обожает. Дэниэл не перенесет расставания с Люком.

Будущее скрывалось во мраке. Дэниэл должен пойти в школу в Риме. Сначала она тоже будет жить там, но постепенно брак, под которым нет прочного основания, разрушится, и им придется расстаться. Люк будет надолго уезжать по делам, ей тоже, несомненно, придется делать то, чего от нее ждут, и регулярно ездить в Англию. Само собой разумеется, совершенно невозможно будет терпеть, если Люк будет таким, какой он сейчас.

Как ужасно быть так близко и при этом так далеко, по ночам дрожать в одиночестве от желания быть с ним, а днем изводить себя притворством, что она счастлива тем, что есть. Она гордо вскинула голову, хотя в глазах стояли слезы. Люк не узнает, как больно он ей делает. Гордость требует смириться с его отчуждением и не пытаться его преодолеть.

Не то чтобы она была совершенно в этом убеждена. Между всеми этими «спасибо-пожалуйста», которых она никогда в таком количестве не удостаивалась раньше, она натыкалась порой на его ищущий взгляд. И ведь недаром он все время в таком напряжении. А может, он просто не хочет никаких драматических сцен? Гнев и отчаяние сковали ей уста, но внутри не утихала борьба, грозившая разорвать ее на части. Почему он не мог оставить ее в покое? Зачем снова ворвался в ее жизнь? Зачем положил белую розу ей на подушку? Зачем заставлял ее признаться, что она не только не ненавидит, а, напротив, любит его? Зачем? Зачем? Зачем?