Книга Мировая история - Одд Уэстад

Пережив поголовную конфискацию вотчин и высвобождение брутальной энергии, которыми отметилось начало 1950-х годов, население сельских районов Китая в 1958 году подверглось очередной встряске. Сотни миллионов жителей деревни загнали в «коммуны», предназначением которых было тотальное обобществление сельской жизни. Коммунисты передали в распоряжение коммун всю частную собственность, новые производственные задачи теперь назначались централизованным порядком, приступили к внедрению современных агротехнических приемов. Некоторые из этих приемов нанесли явный ущерб (кампании по истреблению птиц, питавшихся зерновыми культурами, например, вызвали взрывное увеличение количества прожорливых насекомых, которых раньше пожирали уничтоженные птицы), остальные оказались бесполезными. Партийные кадры, назначенные на управление коммунами, больше занимались очковтирательством и показухой, отчитываясь о выполнении спущенных им указаний, а не производством продовольственных продуктов. Итоги выглядели по-настоящему ужасными; производительность сельского хозяйства упала катастрофически.

«Большой скачок», как назвали тогдашнюю кампанию по одномоментному укреплению народного хозяйства КНР, обернулся величайшей рукотворной катастрофой, уступившей по последствиям разве что двум мировым войнам. К 1960 году население крупных областей оказалось в ситуации полного голода или на грани голода. Такие факты власти тщательно скрывали от народа; не знали реальной ситуации даже многие представители правящей верхушки. Между тем по некоторым оценкам теперь можно судить о том, что за считаные годы погибло 40 миллионов китайцев. Товарищ Мао упорно отказывался признавать провал политики «большого скачка», с которой его связывали напрямую и лично. Пришлось ему заняться поиском козлов отпущения в рядах собственной партии. В 1961 году высокопоставленные кадровые работники стали, невзирая ни на что, собирать неопровержимые доказательства причин случившегося. Положение председателя Мао пошатнулось, так как его подручные начали постепенно возвращать народное хозяйство страны на рельсы модернизации, не афишируя истинного положения вещей.

В 1964 году поразительным символом успеха определенного рода послужил испытательный подрыв китайского ядерного заряда. Тем самым Китай приобрел дорогостоящий входной билет в закрытый клуб избранных. Исключительное основание китайского международного влияния тем не менее связывалось с огромным населением КНР. Даже после спадов во время голода народонаселение этой страны продолжало увеличиваться. По состоянию на 1950 год оно вполне обоснованно оценивалось в 590 миллионов человек; 25 лет спустя эта цифра выросла до 835 миллионов. Теперь она достигла 1338 миллионов человек. Пусть даже доля Китая в общей численности мирового народонаселения в определенные моменты в прошлом достигала большего предела (предполагается, что накануне Тайпинского восстания в Китае проживало почти 40 процентов человечества), в 1960-х годах она была выше, чем когда-либо прежде. Руководство КНР утверждало, будто их совсем не трогает вероятность ядерной войны; китайцев все равно должно выжить больше, чем представителей остальных народов. Речь даже шла о свидетельствах того, что присутствие громадной демографической массы китайцев на границе областей СССР с самым незначительным населением на квадратный километр вызывало большое беспокойство у советского правительства. Демографический фактор самым естественным образом усугублялся идеологической конфронтацией.

Кое-кто из тех во внешнем мире, кто испытывал самые враждебные чувства к коммунистическому режиму в КНР, воспрянули духом от информации об истинном положении дел, сложившихся в Китае на начало 1960-х годов (говорят, что Чан Кайши собрался было предпринять вторжение с Тайваня, но его порыв пресекли американцы). Да и нанесенный своему народу Мао Цзэдуном ущерб тщательно скрывали с помощью цензуры и маоистской пропаганды. Спустя короткое время председатель Мао начал снова искать пути восстановления своего беспрекословного господства. Он просто помешался на стремлении найти оправдание политики «большого скачка» и наказании тех, кого считал виновным в ее провале. Он приступил к критике событий в СССР, происходивших после смерти Сталина. Мао исходил из того, что ослабление железной хватки диктатуры в Советском Союзе, хотя весьма умеренное, открыло путь для нравственного разложения и терпимости к недостаткам в равной степени в государственном аппарате и самой партии. Боязнь того, что подобное может произойти в Китае в случае ослабления дисциплины, подвигла председателя Мао на провозглашение «великой культурной революции», терзавшей расползавшуюся на куски страну и партию между 1966 и 1969 годами. Несколько миллионов человек отправили в заключение, отстранили от работы или подвергли унизительной процедуре покаяния. Около миллиона китайцев в ходе данной кампании погибли.

Культурная революция была очередным поражением для тех, кто пытался модернизировать Китай. За эти годы удалось восстановить и переутвердить культ председателя Мао и его личный престиж, но ведущие активисты партии, кадровые работники и интеллектуалы чувствовали себя загнанными в угол; высшие учебные заведения позакрывали, а всех граждан изнуряли физическим трудом ради избавления их от традиционных воззрений. Главным инструментом гонений на старые кадры служила китайская молодежь. Вверх дном всю страну перевернули отряды хунвейбинов (Красной гвардии), наводивших ужас на старшее поколение во всех сферах деятельности. Присоединиться к хунвейбинам пытались оппортунисты, но все равно становились жертвами распоясавшейся молодежи. Наконец даже сам председатель Мао заговорил о том, что с Красной гвардией он переборщил. Пришлось назначать новые партийные кадры, и делегаты съезда КПК подтвердили его верховенство в стране, но он снова подвел свой народ. Для восстановления порядка потребовалось привлечение армейских подразделений, и на этот раз жертвами подчас становились студенты.

И все-таки душевный подъем хунвейбинов был вполне искренним, и нарочитая нравственность, учредившаяся в их движении, оценивается как явление в некотором смысле загадочное и поразительное. Затевая движение китайской молодежи, Мао вряд ли мог до конца осознавать, на что идет. Помимо жажды мести тем, кто привел к провалу «большого скачка», он должен был почувствовать опасность пробуксовки революции и утраты ею нравственного напора, за счет которого ее до сих пор можно было развивать дальше. В целях предохранения китайской революции требовалось привлекать старинные идеи, и к тому же позитивную роль сыграли рудименты иноземного влияния в Китае. Обществом, правительством и экономикой должна была двигать идеология, а в случае необходимости даже в уединении от всего внешнего мира. Традиционный престиж интеллектуалов и ученых все еще воплощался в старинном укладе жизни точно так же, как в системе государственных испытаний в начале столетия. «Разжалование» и демонизация интеллектуалов применялись как необходимое условие созидания некоего нового Китая. Точно так же нападки на авторитет семейных отношений следует считать не простым стремлением поощрения деятельности информаторов и вероломства, а мерами по разрушению наиболее консервативного атрибута китайского общества. Так называемая эмансипация женщин и пропаганда, направленная на осуждение ранних браков, достигли размаха, далеко превосходящего пределы «прогрессивных» феминистских идей или политики по ограничению рождаемости; они представляли собой решительный штурм прошлого, какого не позволяли себе активисты ни одной предыдущей революции, так как раньше в Китае женщине предназначалось место глубоко подчиненное. Статус женщины в китайском обществе был гораздо ниже, чем в дореволюционной Америке, Франции или России. Нападки на партийное руководство, обвиняемое в увлечении конфуцианскими идеями, далеко выходили за рамки злобного их высмеивания; этим нападкам нельзя найти параллелей на Западе, где на протяжении многих веков не признавали никакого святого прошлого, которое нельзя было бы отвергнуть. Даже если в годы «культурной революции» модернизации практически не уделяли никакого внимания, после нее открывался путь к новому через разрушение старого.