Книга Устное народное творчество пациентов (сборник) - Наталья Нестерова

Люда не провалилась в сон, как обычно, а будто плавала по поверхности озера-забытья. И к ней по руке, сторожившей ребенка, шли токи, связывающие все сильнее и сильнее – так Люда чувствовала.

Напрасно Егор иронизировал по поводу божьего подарка. Наутро Люда проснулась с сознанием того, что не отдаст этого ребенка никому и никогда.

* * *

Весть о том, что Поповы нашли в помойке младенца, разнеслась быстро. Ира-провизор, возвращаясь с дежурства, рассказала дворничихе, включившей сарафанное радио, и скоро все женщины их дома были в курсе событий. К Люде наведывались соседки – те, кому на работу во вторую смену, или домохозяйки, или пенсионерки. Всем хотелось посмотреть на подкидыша, высказаться по поводу стервы, которая ребенка в помойный ящик бросила. Не каждый день такое случается, но по телевизору нет-нет да и покажут, как брошенных младенцев находят.

Беременных и недавно родивших в округе знали наперечет, никто без ребенка не остался. Следовательно, младенец не наш, не местный. Без прокурора сообразили: от железнодорожной станции до дома Поповых пять минут бега. Поезд Москва – Ташкент стоит десять минут. Из него и выскочила мать-стерва, добежала до первой мусорки и швырнула ребенка. Вопрос: «Как она объяснила, почему в вагон без младенца вернулась?» Ответ: «Наврала, что бабушке внучка отдала».

Визиты любопытствующих соседок большой радости Людмиле не доставляли, но пошли на пользу. Женщины нанесли одежонки, пеленок, одеялец, игрушек. Все, конечно, не новое, от подросших детей, но привередничать не приходилось. Спасибо людям, что помогли.

После обеда пришла доктор из детской поликлиники. Люда не вызывала, какая-то из мамаш ходила со своим ребенком на прием и сообщила о найденном младенце. Докторша была нестарой, но злобно-усталой. Из породы тех молодых женщин, что лиха еще не знали, не натрудились дома и на службе до синих чертиков в глазах, а уже устали.

– Где ребенок? – спросила врач, не здороваясь, не сменив уличную обувь на комнатные тапочки.

– Спит в комнате, – ответила слегка оробевшая Люда.

– Показывайте.

Врачиха распеленала спящего мальчика, провела рукой по головке, отыскивая родничок, положила младенца на живот, вытянула ножки, будто меряя, одной ли длины. Еще проделала несколько манипуляций – быстро, молча, словно имеет дело не с ребенком, крохотным человеком, а с бездушным куклой. Достала стетоскоп, воткнула проводки себе в уши, холодной бляшкой принялась тыкать в грудь, в спину мальчика. На носу врачихи были очки – узенькие стеклышки в прямоугольной металлической оправе. Очки усиливали впечатление ледяного равнодушия и безжалостности. Пририсуй докторше усики – чистый Берия.

Люда помнила педиатра Веру Петровну, которая лечила сына и дочь. Войдет с улыбкой, ласковое слово ребенку скажет, кругляшку стетоскопа ладонью погреет, прежде чем к тельцу малыша прикладывать. Развеет панику, успокоит, толковые рекомендации даст. Уйдет, а у тебя ощущение, будто добрый ангел побывал. Не то что эта… клизма очкастая.

Холодно равнодушные манеры докторши вызвали у Люды неприязнь и помогли справиться с волнением, обычно вспыхивающим при виде белого халата.

– Лучше, чем можно было ожидать, – поставила диагноз врач. Говорила себе самой, а не Людмиле. – Сейчас выписываю направление в больницу. Где у вас телефон? Надо вызвать перевозку.

Последнее слово – «перевозка» – окончательно настроило Людмилу на воинственный лад. Когда ночью во сне умер папа, от инфаркта, с утра до вечера не могли добиться, чтобы приехала «перевозка покойников».

– Мальчик пока еще жив! – гневно воскликнула Люда. – И в больнице ему делать нечего!

Старая педиатр считала, что дома стены лечат, поэтому в больницу ребенка надо класть в самом критическом положении, когда капельницы требуются. Люда боялась больниц, как рокового казенного места, где человек зависает между жизнью и смертью. Без нужды и по пустякам кто же в больницу отправится?

– Что вы несете? – скривилась докторша.

– Мальчику капельницы нужны? – уточнила Люда.

– Возможно.

– Но не точно? – допытывалась Люда.

– Послушайте! – зло блеснули очочки. – Не морочьте мне голову! Я с утра на приеме, по двум участкам. А тут еще главврач требует идти подкидыша осматривать. Я не резиновая.

– Сомневаюсь.

Докторша казалась Люде именно резино-во бездушной, как надутая игрушка из полиэтилена.

– Что? – не поняла врач, но ответа не стала дожидаться. – Так, хватит болтовни. Вы к этому ребенку отношения не имеете.

– Мы его от смерти спасли!

– Не важно. По инструкции ребенок должен находиться месяц в больнице, на карантине.

– Он заразный? – ахнула Люда.

– Не имеет значения, – пожала плечами докторша.

– Как это не имеет? – возмутилась Люда. – Вы же доктор! Так скажите мне, здоров ребенок или болен?

– Я вам русским языком объясняю: ребенка следует поместить в больницу, на обследование, затем передать в «Дом малютки». Все!

Села за стол, достала бланк, стала писать.

Подняла голову:

– Как зовут ребенка?

– Да-к неизвестно…

– В самом деле, что я спрашиваю, – улыбнулась врач.

На несколько секунд она превратилась в нормальную молодую затюканную женщину, которой постоянно не хватает отдыха, чтобы пополнить запас жизненных сил. Но потом снова напялила маску злой мымры. Людмила и пожалеть-то докторшу не успела.

Запеленала младенца, взяла на руки, наблюдая, как врач вписывает что-то в строчках направления, заговорила решительно:

– Вы там хоть что пишите, а маленького я в больницу не отдам! И зовут его… зовут… Егор! Да! Егор Егорович Попов. Правда, мой сладенький? Тетя холодной штукой в тебя тыкала, хоть бы погрела, врач называется. А ты не плакал. Ты у нас герой. Опять-таки про кормление и какашки не спросила. Вот видишь, Егорушка, какие педиатры пошли. Я тебя плохой тете не отдам, не бойся. Он улыбается! Улыбается мой драгоценный.

Откинувшись на стуле, с каменным выражением лица врач выслушала обвинения. Упреки ее мало задевали. Молодая врач была уверена, что хронические доброта и сердечность – удел людей интеллектуально неразвитых или полностью благополучных. Дебилы, как правило, любят весь мир – от букашки до солнца. Развитой личности легко прослыть доброй, когда в шоколаде купается, когда у нее есть все, что захочет, и даже больше. Почему же не подарить людям участие, сострадание – как объедки с барского стола. А голодные милостыню не подают и не жалеют всех и каждого, их бы кто пожалел. Если было бы у нее хоть полчаса времени – после приема в поликлинике заскочить домой, где твердолобая свекровь пичкает двухлетнюю дочь солеными огурцами «для аппетита». Если бы не нужно было мчаться в частную клинику на подработку, там зарплата вдвое превышает государственную. Если бы была уверенность, что муж сегодня придет до полуночи и трезвый. Если бы взрослая жизнь, начинавшаяся в фейерверках любви, надежд не обернулась пошлыми препирательствами со свекровью, двумя работами, мужем-неудачником и хроническим алкоголиком. Если бы красный диплом не пылился в ящике стола, если бы не забеременела, если бы унаследовала миллионы, если бы… И вы еще хотите от меня ласковых улыбочек?