Книга Реквием - Ульяна Соболева

Некреля я знала давно и презирала, впрочем, как и он меня. Мы уже успели пару раз пересечься и я высказала, что думаю о нем и его дешевом ширпотребе, который он громко называет ток-шоу. Так что, если ему хоть что-то не понравится в моей презентации, он обольет все грязью: и меня, и нашу редакцию. Притом Некрель относился к тому типу людей, которые вообразили себя богом местного разлива. Его канал отличался тем, что собирал информацию, ложную или правдивую, смешивал все это вместе и выдавал сомнительные передачи типа "мы откроем вам правду", где полоскал всех, до кого добирались его толстые, короткопалые ручонки. Между коллегами его называли Некрофил. Он мог докопаться до чьего-то старого грязного белья и вытащить его наружу, не церемонясь ни с вонью, ни с грязью, которое это белье источало.

Я стояла совсем рядом с Некрелем, который поправлял жидкие волосики на лысине и, слюнявя толстый палец, листал журнал, посмеиваясь со своим помощником Кусковым.

— Ты видел, взлетел? Канал у него свой, сериалы. А мы ему крылышки подрежем… Чик-чик и все.

— Конечно, культурно и профессионально, Аль. Как мы умеем. Не придерешься, слегка подгадим… — Некрель склонился над журналом и громко заржал, — не, ну как так можно? На что люди ведутся? Вот на что? На эти дерьмовые сценарии? На эти картонные реплики? Какого хрена такие рейтинги?

— Он хороший коммерсант. Пиар-кампания и все такое. Хотя, есть пару достойных программ. Ничего, через неделю мы возьмем один из этих шедевров, состряпаем обзоры, рецензии, а ты осторожно там, все в рамках, а то за клевету по судам затаскает.

— Не затаскает. А мы полуправду. Люди любят шоу. Если что, сошлемся на свободу слова. Притом нам неплохо за это заплатят.

Я слушала и содрогалась от омерзения. Понять не могу, зачем нашей редакции нужен этот ублюдок Некрель и его приспешники?

Неправильные мысли перед презентацией. Совсем неправильные, Лена. Нашей редакции нужно получить эфирное время для сводки новостей, и я должна была провести презентацию, к которой готовилась несколько недель. Канал Некреля относительно дешевый, а для нас — это то, что надо. Потом уже можно метить и на более рейтинговые каналы.

Лихорадочно повторяя текст, подчеркивая ручкой самые важные и пиковые места, переживая, чтобы ничего не "зависло" посередине, я нервно поглядывала на часы, то на Некрофила. Пока не почувствовала, как меня бросило в жар. Мгновенно, с такой силой, что показалось, я сейчас упаду. По коридору шел Андрей. Уверенным шагом, в расстегнутом пальто, на ходу пряча какое-то удостоверение в карман. Я невольно взялась ладонью за горло, а он прошел мимо и направился прямо к Некрелю. Судорожно сглотнув, провела его взглядом, а через несколько минут увидела, как Некрель, красный как помидор, со сбившейся набок челкой и блестящей от пота лысиной, мчит к микрофону и оглашает о закрытии конференции. Я, конечно, понимала зачем Андрей здесь, но пребывала в состоянии легкого шока от того, как быстро он все провернул, просто наслаждалась в тот момент покрасневшими от злости физиономиями Некрофила и Кускова. Они вспотели от страха и торопливо собирали бумаги со стола, пока Андрей пробирался ко мне, а я пятилась к выходу, надеясь, что в суматохе успею скрыться.

Он преградил мне дорогу внезапно и оттеснил к стене, пока все остальные покидали зал. Я гневно смотрела на лицо, которое не видела вблизи долгие тринадцать лет и чувствовала, как пол шатается под ногами и учащается дыхание, зашкаливает пульс. Оказывается, какая-то часть меня с ума сходила от радости… обезумела от этой близости, втягивала его запах и с трудом удерживалась, чтобы не закрыть глаза, и в тот же момент понимала, что мне нужно бежать. Бежать далеко и быстро, как только могу. Его рука упирается в стену, прикрывая все пути к отступлению и этот тяжелый взгляд, которым он провожает последних участников и гостей, которые с нездоровым любопытством смотрят на нас обоих. Снова взглянул на меня и молчит, а мне все труднее и труднее дышать, словно я делаю вдох, а выдохнуть не могу… потому что в легкие попадает его запах… запах моего прошлого, от которого воспоминания вдруг становятся слишком яркими, чтобы оставаться просто воспоминаниями.

Когда вышел последний из гостей и Андрей захлопнул за ним дверь, я наконец-то, не выдержав, задыхаясь от волнения, спросила:

— Что ты себе позволяешь? Вот так просто вламываться в мою жизнь и в мою карьеру? Что тебе нужно, Андрей?

И вздрогнуть от звука его голоса… Господи, почему человек, который должен стать чужим, так и не стал им за все эти годы? Почему у памяти нет срока годности и я словно вернулась на много лет назад, где тембр его голоса заставлял сердце пропускать по удару… с пониманием, насколько я истосковалась по нему, насколько безумно соскучилась и как ненавижу себя сейчас за это.

— Я делаю то, что должен сделать. Просто поверь мне — так надо. У нас мало времени, и я объясню тебе все. Но потом.

Только выражение глаз… Он говорит, а глаза, они словно пожирают меня, и я чувствую, как сильно колотится сердце, отдавая эхом в виски… Совсем рядом его рука с сильным запястьем, часами с толстым ремешком, и я смотрю на нее, чувствуя, как мне хочется сжать это запястье пальцами и закричать:

"Где ты был так долго, Андрей? Почему все так? Почему ни слова от тебя? Почему мне все еще так больно? Наш первый разговор за все эти годы, а мы говорим все не то… не то…"

А вслух — то, что надо. То, что принято.

— Я не видела и не слышала о тебе тринадцать лет. Почему ты вообще решил, что что-то мне должен. Я ни о чем не просила.

Должен. Должен мне хотя бы разговор, хотя бы пару слов, почему отказался от нас, почему так легко отпустил. Но я такая слабая, чтобы забирать долги… Намного слабее тебя, Воронов.

— Когда речь идет о моей дочери, я не собираюсь ждать чьих-то просьб. Хватит того, что однажды ты уже решила и за нас, и за нее.

Словно пощечины — и щеки вспыхивают от каждого слова. И не могу удержаться, чтобы не дать сдачи:

— Кто тебе сказал, что это твоя дочь? — сказала и невольно закрыла глаза, возненавидев себя в тоже мгновение. Медленно открыла, а он, казалось, даже ни разу не моргнул, пронизывает взглядом, а я ловлю себя на мысли, что невольно смотрю на его губы.

— Это не важно. Лена, мы теряем время. Оставь свои попытки — я все равно не поверю. Мы сейчас выйдем отсюда, поедем за Кариной, и я увезу вас в безопасное место.

Внутри поднимается волна паники, потому что хочется идти за ним, хочется наплевать на все и идти, чтобы взял и повел за собой. Я так устала быть одной… так устала от этих изнуряющих воспоминаний. Устала думать о нем за эти дни. Устала врать себе. А потом вспомнила холодные глаза Савелия и невольно вздрогнула снова.

— Я никуда с тобой не поеду. Я вообще не доверяю ни тебе, ни твоему… — осеклась, не решаясь договорить.