Книга Властелины моря - Джон Хейл

Это был патетический момент. Перикла часто избирали стратегом, но лавров, какими был осыпан его отец Ксантипп в Микале, не говоря уж о триумфе Кимона, ему пока не доставалось. Ибо стратег должен быть известен не только разумными действиями, но и храбростью в бою. И вот теперь Перикл мог утверждать, что за девять месяцев, проведенных на Самосе, он добился того, на что Агамемнону в войне с Троей понадобилось десять лет. Самос потерял свои стены, свой флот и свое привилегированное положение в империи. Кроме того, решимость персов поддержать любую смуту в границах Афинской империи, наглядно показавшая хрупкость мира, подтвердила мудрость призыва Перикла всегда держать флот в боевой готовности.

Золотой век Афин был временем силы и процветания, но также был веком разума. Убежденный в превосходстве науки над предрассудком, Перикл всячески стремился к просвещению сограждан. Однажды он поднялся в Пирее на борт своей триеры и уже готов был дать сигнал к отплытию, когда наступило солнечное затмение. Рулевого это предзнаменование ужаснуло настолько, что он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Но Перикл не испугался. Его друг Анаксагор, греческий философ из Малой Азии, уже давно объяснил ему, что тьма – это лишь тень, упавшая на лик солнца. А вот команда сочла затмение божественным предупреждением против начала экспедиции. Перикл стремительно шагнул к рулевому и, закрыв ему глаза ладонью, спросил, страшно ли ему.

– Нет.

– Так в чем же отличие от затмения, разве что вызвано оно чем-то большим, чем моя ладонь?

Услышав это, экипаж согласился тронуться в путь – доводы Перикла и, может, его олимпийское спокойствие рассеяли все страхи.

Большинство афинян верили в приметы и предзнаменования. В любую сколько-нибудь серьезную экспедицию вместе с воинами отправлялись жрецы. Во время утренних жертвоприношений они объясняли стратегам смысл тех или иных знаков, толковали появление комет, затмения, фазы луны, пролет птичьих стай, даже сны. Чтобы хоть как-то уравновесить это религиозное вмешательство в военные и политические дела, Перикл приглашал в Афины естествоиспытателей, градостроителей, философов, военных инженеров и астрономов. Споры по поводу их идей и учений менее всего имели абстрактно-теоретический характер. Ведь если иные афиняне с готовностью откликались на разного рода новшества, то большинство они приводили в страх. Среди простого люда было широко распространено недоверие к ученым и философам, чьи идеи, как представлялось, основаны на концепции вселенной без богов. В кругу моряков предрассудки часто подавляли всякий здравый смысл.

Тем не менее Периклу и Афинам, часто идя на уступки, удавалось все же поддерживать хрупкое равновесие между разумом и традицией. Город предоставлял своим гражданам практически бесплатное обучение политическим наукам, риторике, философии, многим другим дисциплинам. Царивший в Афинах дух интеллектуальной свободы был так ощутим, что Перикл называл их «Греческой школой». К участию в общественной жизни приглашались все. «Мы не утверждаем, – говорил Перикл, – что человек, равнодушный к делам общества, занимается своим делом; напротив, мы утверждаем, что ему здесь вообще нечего делать».

Перикл был преисполнен решимости сделать из Афин величественный город своей мечты. Доходы от морского союза позволили постепенно скопить запас в несколько тысяч талантов, сначала на Делосе, потом в Афинах; и имелись все основания ожидать, что эта сумма с каждым мирным годом будет увеличиваться. Постоянно размышляя о будущем новых Афин, Перикл предложил народному собранию приступить к строительству новых храмов и общественных зданий взамен тех, что были тридцать лет назад разрушены Ксерксом. Более всего он мечтал о возведении нового величественного мраморного храма Афине на южной стороне Акрополя. По прошествии времени этот храм назовут Парфеноном. Дополнительные доходы от флота позволят покрыть стоимость материалов и строительства.

Но сразу же послышались голоса протеста, причем не от союзников, плативших дань, но от оппонентов Перикла в кругах афинской аристократии. Перикл собирается, восклицали они, нарядить наши Афины, как какую-нибудь жеманницу. Это неправильно, этого нельзя допустить. А еще хуже, что такого рода использование дани означает мошенническую растрату фондов морского флота и предательство интересов союзников. На это у Перикла был готов ответ: «Они не дали нам ни одного коня, ни одного воина, ни единого корабля. Только деньги». А это, с точки зрения Перикла, означает, что коль скоро Афины защищают своих союзников на море, всем остальным они вправе распоряжаться по собственному усмотрению.

Поднялись новые храмы – богу моря Посейдону на мысе Сунион, богине мести Немезиде в Рамносе, великим богиням Деметре и Персефоне в Элевсине, и вся Аттика преобразилась и помолодела. На холме над агорой, откуда видны дымящиеся печи для обжига и литейные мастерские, вырос храм богу мастеровых Гермесу. Но новый Парфенон и Пропилеи – ворота Акрополя – своим блеском превосходили иные строения.

Эти мраморные сооружения стали вершиной честолюбивой строительной программы Перикла и, конечно, украшением Афин – ни с чем не сравнимые в своем величественном покое и гармонии форм. Возвышаясь над мощной подпорной стеной, возведенной после победы Кимона в сражении на реке Эвримедонт, Парфенон нависал над искусственной площадкой на южной стороне Акрополя. Для украшения новой статуи Афины, установленной внутри Парфенона, из золотых трофеев, принадлежавших городу, были изготовлены тонкие листы. Затем им придали форму просторных складок одеяния богини, эффектно подчеркивающих куски полированной слоновой кости, из которой сделаны лицо и руки. В ладонь Афины Фидий вложил изображение крылатой богини Ники («Победа»), выглядящей так, будто она только что сошла с Олимпа, чтобы увенчать короной победителя чело города.

При всем своем блеске, всей божественной символике, Парфенон имел и практическое назначение. Статуя работы Фидия – из золота и слоновой кости – не только приветствовала у входа посетителей Парфенона, но и стояла на страже золотых запасов. Сформировавшиеся из дани союзников Афинам, они хранились в специальном помещении в западном крыле постройки. Помимо того, Перикл распорядился, чтобы золотые пластины были съемными: в случае необходимости металл можно быстро снять и отправить на переплавку для оплаты строительства кораблей и другого вооружения. Парфенон совмещал функции храма, казны и памятника победы в греко-персидских войнах. Недалеко от храма была установлена массивная мраморная стела с высеченным на ней перечнем годовых поступлений от союзников, или, точнее говоря, той шестидесятой доли (одна драхма на мину серебра), которую каждый выплачивал в порядке возмещения расходов, понесенных Афинами.

Золотой век – время расцвета талантов в самых различных областях человеческой деятельности. Собственно, именно в это время появилась такая наука, как история. В пору строительства Парфенона Афины посетил некий Геродот. Он расхаживал по улицам города, пересказывая всем, кто пожелает выслушать его, события греко-персидских войн. Эти эпические рассказы привели к возникновению понятия афинской талассократии («морское господство»). Уроженец малазийского города Галикарнас, Геродот был еще совсем юнцом, когда царица Артемисия вернулась во главе своих триер после сражения в проливе Саламин. В зрелые годы он много путешествовал, записывая рассказы ветеранов обеих противоборствующих сторон.