Книга Нора Вебстер - Колм Тойбин

Уходя домой в час, Нора столкнулась с Томасом Гибни. Он остановился и уставился на нее. На лице было написано холодное бешенство. Она поняла, что в скором времени и Элизабет, и прочие Гибни узнают, что она тоже среди предателей.

Глава одиннадцатая

В городе стало полегче. Ни на Корт-стрит, ни на Джон-стрит, ни на Бэк-роуд никто ее больше не останавливал, чтобы выразить соболезнования; никто не заглядывал в глаза, ожидая ответа. Если она кого-то встречала и задерживалась поговорить, то речь шла о других вещах. Бывало, что собеседник, уже готовый проститься, спрашивал, как идут дела у нее или как поживают мальчики, и этим молчаливо подразумевал случившееся. И все же Нора нервничала, видя, как кто-то направляется к ней. Напоминание об утрате могло быть сделано в манере навязчивой, а то и болезненной.

Хуже всего приходилось на воскресной мессе. В соборе, где бы она ни села, на нее смотрели с особым сочувствием, или сторонились, будто расчищая ей пространство, или поджидали снаружи, чтобы поговорить. Когда сделалось совсем уж невмоготу, когда стало казаться, что каждый перехваченный взгляд полон сочувствия, она начала ходить в часовенку при монастыре Святого Иоанна или шла к утренней восьмичасовой мессе, собиравшей совсем немного прихожан.

Однажды Нора возвращалась из магазина “Барри”, что на Корт-стрит, ходила туда за батарейками для транзистора, который полюбила держать подле кровати. Она шла себе, представляя, как Фиона слушает по выходным “Радио Кэролайн” и “Радио Люксембург”, и тут увидела, что навстречу идет Джим Муни, сослуживец Мориса. Он жил в глубинке с братом, после того как вернулся из семинарии, так и не получив сан. Морису он никогда не нравился. Нора подозревала, что это как-то связано с отказом Джима вступить в преподавательский профсоюз. В отличие от других коллег Мориса, он не написал ей, когда тот умер.

— Надо же, я как раз о вас думал, — сказал он.

— Как поживаете? — спросила она прохладно.

— Почти созрел вам позвонить.

Она промолчала. Ей не хотелось, чтобы он звонил.

— Я спрашивал в учительской, как поступить, но никто не знал.

Она задалась вопросом, противен ли был Морису, как ей сейчас, этот тон — и резкий, и оскорбительный.

— Ваш Донал еще тот сорванец. Сидит такой весь из себя на галерке. Как-то раз я проверил — он даже учебник не открыл. Читал какую-то книжку. А однажды очень по-хамски огрызнулся. Не знаю, как с ним и быть.

Нора почти уж собралась кое-что на это сказать, но прикусила язык.

— Бывают семьи, — продолжал он, — в которых все мозги достаются мальчикам. Но в вашей они есть и у девочек, и у малыша Конора, — я слышал, он очень умен, а девочки еще и рачительны. Рачительность — великое подспорье.

“Рачительность” он произнес с придыханием, будто проповедь читал, и Нора чуть не улыбнулась. Непонятно, почему он покинул семинарию перед рукоположением.

— Я думал, что если увижу вас, то скажу. Не у меня одного есть претензии к Доналу.

Она искала слова, которые заставили бы его замолчать. Но сил у нее хватило только на взгляд, и она разозлилась на себя: какой, должно быть, рохлей он ее считает.

— И какие же предметы он у вас изучает?

— Естествознание и латынь.

Она кивнула.

— Но предметы не так уж важны. Важно то, что он испорченный. И поведение, и ум у него испорченные.

— Что ж, огромное вам спасибо, что поделились, — Нора тщательно выговаривала каждое слово. Она попыталась обогнуть его.

— Всего вам доброго, — сказал он.

На Донала раньше никто не жаловался. Она, конечно, беспокоилась из-за его заикания и подозревала, что в школе у сына не все ладно, но в рождественском табеле не было ни одной приписки с каким-либо порицанием. Донал никогда не был отличником, текущие оценки у него так себе, но начальную школу он окончил неплохо, получил стипендию от совета графства. И все вечера обычно корпит над учебниками в передней комнате. Нора предполагала, что он занимается, но порой задавалась вопросом, а не штудирует ли он свои книги по фотоделу. Теперь она не знала, как поступить — рассказывать Доналу о встрече с Джимом Муни или промолчать.

Спустя несколько дней она увидела Донала на другой стороне улицы — он возвращался из школы. Сын ее не заметил и выглядел подавленным, погруженным в невеселые думы.

* * *

На выходные приехала Фиона, и Нора чуть не рассказала ей о встрече с Джимом Муни, но была суббота, Фиона собиралась вечером на свидание, все утро провалялась в постели, слушая радио, а днем хотела встретиться с подругами, и Нора решила не тревожить ее. Да и боялась, что Фиона расскажет о Донале что-нибудь и похуже.

Днем, больше из желания улизнуть из дома, Нора отправилась в парикмахерскую, где разрешила Берни добавить немного медной краски. Глянув в зеркало, она испытала сомнения поболее, чем в первый раз. Зато сменила причину для беспокойства.

Вечером позвонил кто-то из кавалеров Фионы, но та еще не была готова. Они собирались на танцы в “Пшеничный амбар”. Тут же в комнате возник Конор, желавший послушать разговор, следом заглянул и Донал, дабы выяснить, кто звонит, но оба ретировались ни с чем. Когда показалась Фиона, накрашенная, в лучшем платье и при сережках-кольцах, Донал снова объявился, с мрачным видом плюхнулся на тахту, где и замер, наблюдая, как сестра с подружками восхищаются друг дружкой и болтают с Норой.

Как только девушки упорхнули, Нора повернулась к Доналу:

— Я встретилась на неделе с Джимом Муни.

— Он к-козел, — ответил Донал.

— Он говорит, что ты невнимателен на его уроках.

— Н-ненавижу его. К-кретин.

— Он твой учитель.

— Вот бы у н-н-него д-дом сгорел! — Донал едва выговаривал слова, но был так возбужден, что не мог замолчать. — Или он п-п-потонул.

— Знаешь, тебе лучше успокоиться, — сказала Нора.

В четверг заглянула Маргарет. Задержалась в передней комнате, чтобы поговорить с Доналом. А после, присоединившись к Норе в дальней комнате, принялась восхищаться мальчиком — какой Донал забавный и до чего умен. Нора подавила желание сообщить, что вовсе не находит Донала забавным, а Джим Муни не находит в нем большого ума. Маргарет расписывала, как Донал часами просиживает в фотолаборатории, как он трудолюбив, рассказывала, как он экспериментирует с методами проявки пленки. Нора не сказала, что он не показал ей ни единой фотографии.

Восторги Маргарет ее быстро утомили. Нора предпочла бы посидеть с книгой или полистать свежую “Айриш таймс”. Когда приезжал Джим, она с облегчением шла на кухню, чтобы приготовить чай, а после поднималась к мальчикам — проверить, легли ли они, погасить у них свет.

А когда Маргарет и Джим начинали собираться, она радовалась, что наконец-то ее оставят в покое. Но в прихожей, желая им доброй ночи, Нора остро осознавала, что вот сейчас дверь захлопнется, и она снова останется наедине со своим одиночеством, и впереди нет ничего, кроме ночи.