Книга Тайный шифр художника - Олег Рой

Я уже почти докурил сигарету, когда увидел шествующую по платформе троицу – еле ковыляющую на огромных каблуках длинноногую девицу в ярко-розовых лосинах, крупного седого мужчину в дорогом, но не по сезону теплом осеннем пальто и носильщика с тележкой, доверху груженной разнокалиберными сумками и чемоданами. Они явно направлялись к нашему вагону. И я чуть не обжегся окурком, поскольку сразу узнал в мужчине Маньковского, а в его спутнице – его секретаршу. Кажется, профессор называл ее Ритусей.

Щелчком отшвырнув окурок, я влетел в тамбур, а затем в купе и закрыл за собой дверь. Вика уже успела переодеться в свободную черную футболку и голубые шорты-велосипедки, но даже в этом простом наряде она казалась сногсшибательно красивой.

– Угадайте, кто сейчас садится в наш вагон?

– Неужто Маньковский? – ахнула Вика. Выглянула в окно, тут же отскочила назад и плотно задернула занавески. – Да, это именно он, тот самый человек, который к нам приходил. До чего же он неприятный! Честно признаться, я даже боюсь его.

– Бояться совершенно нечего. – Я с удовольствием вошел в роль рыцаря, защищающего испуганную принцессу. – Для вас он точно не опасен. Он ведь вас даже не знает. И потом, я рядом…

– И все-таки мне кажется, что за всеми этими убийствами скрывается именно он, – покачала головой Вика. – Ты можешь мне не верить, но я останусь при своем мнении…

Я не ослышался? Она снова сказала «ты»?

– Ничего, что я на «ты» так вдруг? – улыбнулась после паузы Вика. – Просто, когда я общаюсь с тобой, у меня такое чувство, будто я тебя уже сто лет знаю…

– Конечно, ничего, – торопливо заверил я. Наверное, у меня был в этот момент ну очень глупо-довольный вид, потому что Вика взглянула на меня с некоторым изумлением.

Перрон за окнами чуть качнулся и медленно поплыл вправо.

– Поехали! – обрадовалась Вика. – Знаешь, я до последнего момента никак не могла поверить, что все-таки еду в Питер. Даже сейчас до конца не верю… И никак не могу определиться, куда пойти в первую очередь. В Эрмитаж обязательно надо, в Русский музей, в Инженерный замок, Меншиковский дворец, в Петропавловку, в Исаакиевский собор и на смотровую площадку, в квартиру Пушкина на Мойке… Да и по городу погулять, увидеть Летний сад, Медного всадника, Клодтовских коней на Аничковом мосту, сфинксов…

– Мне говорили, еще в Кунсткамере интересно, – заметил я.

В купе вошла проводница, забрала у нас билеты, выдала запечатанные пакеты с бельем и поинтересовалась:

– Вам постелить или сами справитесь?

Меня такой подход просто возмутил – небось, будь на нашем месте иностранцы, и спрашивать бы ни о чем не стала, сделала бы все сама и заранее. А Вика только мило улыбнулась в ответ:

– Спасибо. Конечно, справимся.

И тут же вернулась к прерванному разговору.

– А еще я очень хочу поездить по окрестностям Петербурга. Царское Село, Гатчина, Ораниенбаум, Павловск… И Петергоф, конечно. Мама с таким восторгом рассказывала о фонтанах в Петергофе! Но в пригороды мы, наверное, не попадем, просто не успеем, да, Грек?

– Посмотрим, может, что-нибудь и придумаем, – уклончиво пообещал я. Хотя, признаться, в этот момент Петергоф с его фонтанами интересовал меня меньше всего. С нетерпением и столь многократно описанным в романах замиранием сердца я ждал, когда утихнет шум в коридоре, пассажиры угомонятся, перестанут ходить туда-сюда и улягутся спать, и появится, наконец, та самая романтическая обстановка, о которой я грезил вот уже несколько дней и ночей напролет…

Но пока до тишины и романтики еще было далеко. Послышался стук в дверь, и проводница, заглянув, осведомилась:

– Желаете чай, кофе? А может, что-нибудь покрепче?

– Как насчет шампанского, Вика? – обрадовался я.

Но она покачала головой:

– Нет, не стоит. Нам пока нечего праздновать. Да еще и сглазим… Я последнее время стала очень суеверной.

Пришлось так и спровадить разочарованную проводницу ни с чем, поскольку Вика отказалась даже от чая, а брать его только себе я не стал. Едва дверь закрылась, Вика поглядела на нее как-то тревожно и вдруг спросила:

– А Маньковский точно едет в нашем вагоне?

– Скорее всего, да, – кивнул я. – Но ты не волнуйся, правда, совершенно не о чем волноваться. Он же, насколько я знаю, видел тебя всего однажды, несколько лет назад, и то мельком.

– Но я очень похожа на маму, – напомнила Вика.

Мне ее переживания казались беспочвенными и даже забавными. Но говорить об этом я не стал – не хватало еще, чтобы Вика обиделась. И потому, прежде чем она пошла в туалет, сам выглянул в коридор и доложил, что путь свободен и злодея-экстрасенса на горизонте не наблюдается.

Когда Вика вернулась, я решил последовать ее примеру, а потом из любопытства прогулялся по коридору. Как я и предполагал, вагон оказался заполнен максимум наполовину, значительная часть купе пустовала. Зато в одном из них, расположенном в самой середине, дверь была приотворена, и из-за нее слышались голоса. Разговаривали мужчина и женщина. Я остановился у соседнего окна и прислушался.

– …очень напряженный, – ворчливо говорила женщина. – Совсем не расслабляешься, а у тебя завтра сеанс.

Мужчина (это вполне мог быть Маньковский, голос очень похож) пробормотал что-то неразборчивое. После недолгой паузы он снова сказал что-то, что я не расслышал. Его спутница раздраженно откликнулась:

– Опять?

– Да, опять, – теперь мужчина говорил чуть громче, и сомнений в том, что это Маньковский, уже не оставалось, – но намного реальнее. Я видел ее как наяву.

– И когда же ты ее видел? – Раздражение в голосе Ритуси мешалось с откровенным скепсисом.

– Только что, на вокзале. – Голос Маньковского прозвучал глухо, словно он говорил в подушку. – Я искал носильщика, и тут она прошла мимо меня. Нет, не совсем рядом, довольно далеко… Но я узнаю ее даже из астрала!

– Тебе все это привиделось. – Женщина говорила устало, словно ей надоело повторять одно и то же. – Ты просто фантазируешь. Как всегда. – Она коротко усмехнулась.

– Нет! – воскликнул Маньковский. – Это становится все реальнее… Может быть… Но если это болезнь, то она прогрессирует… Все как наяву… Будь он проклят!

– Так ты совсем с ума сойдешь с этими картинами… – Ритуся уже откровенно сердилась.

– Пока они существуют, она меня не отпустит, – забубнил Маньковский. – Он связал ее, а она связала меня. Жаль, что я не могу… – дальше его бормотание стало совсем неразборчивым.

– Потому-то ты и держишь его картину в своем кабинете? – саркастически фыркнула его собеседница. – Выброси ее на помойку. Меня она просто бесит, я ее уже видеть не могу. И, в конце концов, я ревную, – протянула она резко изменившимся тоном, больше похожим на кошачье мурлыканье. – Как будто она тебе важнее меня… Но я ведь с тобой… А она… Хватит уже из пустого в порожнее…