Книга Тяжелые бои на Восточном фронте - Эрвин Бартман

– Эрвина ранило. Позови Эллерса.

Послышался звук разрываемой ткани, потом кто-то сзади нажал мне на шею. Эллере для перевязки воспользовался полевой формой.

– Плохо. Его лучше отправить на сборный пункт. Эрвин, ты можешь подняться?

Товарищи поставили меня на ноги и сомкнули мои пальцы на ремне Эллерса.

Я, спотыкаясь, брел за Эллерсом по лесной тропинке, а все вокруг, казалось, было затянуто дымной пеленой. В ней еще угадывались тени и цвета, однако тьма периодически закрывала мне взор непроницаемым покрывалом.

Мы резко остановились, и Эллере тревожно сказал:

– Проклятье! Лес кишит русскими!

Я умудрился захрипеть, чтобы показать Эллерсу, что меня все еще стоит спасать.

– Отдохнем здесь, пока они пройдут, – решил он.

Странно, но боли до сих пор не было. Возможно, сказывались постоянные тренировки в Лихтерфельде, когда с помощью самогипноза мы старались убедить себя в том, что боли нет, она просто в наших мозгах.

На пункте первой помощи медики уложили меня рядом с другими ранеными. Сколько придется дожидаться перевязки, я не знал, но испытывал бесконечную благодарность к своему боевому товарищу Эллерсу, который так рисковал, чтобы спасти мою жизнь. Вокруг меня смолкли звуки боя, теперь раздавались лишь стоны и хрипы раненых. Сидя среди них, я крутил головой, стараясь вдохнуть свежего воздуха и, не имея возможности пошевелиться, просто смотрел на лучи, пробивавшиеся через лесной полог.

– Этот умер, выносите… Этот тоже, – раздался отдаленный равнодушный голос.

Носок ботинка легонько прикоснулся к моей ноге, я открыл глаза и прищурился.

– А! А этот еще живой.

Сквозь пелену я увидел перед собой чье-то лицо.

– Ну, раз так, дай-ка я тебя осмотрю.

Медик бесцеремонно усадил меня и содрал окровавленную повязку, наложенную раньше Эллерсом, перевязал заново, после чего снова уложил на землю и быстро расстегнул мой мундир.

– Хм, выходного отверстия нет… странно… Никогда раньше не видел ничего подобного. Ладно, не беспокойся, дружище. Мы отправим тебя в полевой госпиталь, как только появится подходящий транспорт.

Пока я лежал, ожидая санитарного автомобиля, меня посещали странные, сумбурные, похожие на сон видения. Вот я ребенком гуляю по берегу озера в Шлохау, где я родился. Мы остановились, а я посмотрел на бесформенные руины, которые мы называли «Ведьмина башня». Мама склонилась ко мне и прошептала на ухо:

– Где-то глубоко под водой лежит золотой купол с «Ведьминой башни». – Она улыбнулась. – Кто знает, возможно, когда ты вырастешь, то найдешь его.

– А как он туда попал, мама?

– Однажды ночью много-много лет назад случилась страшная буря. Ветер поднял купол в небеса и забросил в озеро.

Я захихикал в ожидании кульминации ее рассказа, который всегда заканчивался тем, что мама с силой дула мне в ухо, показывая, какой именно силы ветер был тогда. Мурашки удовольствия побежали у меня по спине.

Потом мне привиделось красное от гнева лицо отца. Он смотрел мне в глаза и задыхался от ярости:

– Эрвин! Как ты мог так поступить со мной? Я староста нашей церкви, а мой сын отказался быть ее прихожанином!

Прибыл санитарный автомобиль. Санитары забегали вокруг, выкрикивая команды:

– Грузите самых тяжелых! Остальных постараемся забрать позже.

Моя рана по-прежнему болела не так сильно. Я был в сознании, достаточно хорошо осознавал реальность, чтобы понимать, что происходит. Меня поразило, что вскоре я оказался в санитарном автомобиле, в кузове среди тяжелораненых солдат, в груде тел, истекающих кровью, которая быстро залила весь пол. Санитар нашел свободное место среди беспомощных тел и старался сделать все возможное, чтобы облегчить страдания раненых, пока автомобиль пробирался по лесной дороге. Каждый толчок на ухабах отзывался в грязном кузове хором воплей и стонов, хотя никто не жаловался на водителя и не просил ехать потише. Для них, истекающих кровью, каждая секунда имела слишком высокую цену, а ради спасения жизни можно было вытерпеть любую боль.

Мы отъехали не очень далеко, как вдруг раздались выстрелы. Несколько пуль пробили брезент, которым был накрыт фургон, однако они просвистели у нас над головами, не причинив никакого вреда.

Хотя никто из нас не мог пошевелиться без посторонней помощи, водитель повернулся к нам и крикнул:

– Пригнитесь!

Когда автомобиль начал набирать скорость, раздалась очередь из пулемета и несколько пуль простучали по металлическим бортам кузова. Сидевший сзади санитар упал на пол, заливаясь кровью, которая начала хлестать у него из раны на груди. Позднее я узнал, что некоторые из находившихся в кузове были ранены еще раз.

В дивизионном медпункте всех раненых перенесли в большую палатку, пол которой был устелен соломой, и положили на нее дожидаться, пока подойдет очередь на осмотр у хирурга. Постоянно подходили младшие санитары, они бродили среди лежавших, проверяя, не умер ли кто-нибудь. Как только мертвеца выносили, на освободившееся место тут же укладывали нового раненого.

Наступила ночь. К этому времени вся левая часть моей груди опухла, и каждый вдох вызывал мучительную боль. Хуже того, казалось, мои веки налились свинцовой тяжестью. Очень хотелось поддаться этому всепоглощающему желанию и уснуть, чтобы забыть о пылавшей как в огне ране. Но я опасался, что могу умереть во сне, поэтому отчаянно боролся со сном.

В конце концов, часов через семь, санитары положили меня на носилки и понесли в хирургический блок, палатку, где начальник госпиталя старший офицер, доктор Якоб, осмотрел мою рану. Кстати, для тех, кто интересуется историческими деталями, номер дивизионного госпиталя был 19754, а номер моей истории болезни – 5794.

Итак, доктор Якоб пришел к выводу, что я ранен в ключицу осколком шрапнели, который затем оказался у меня в груди. Хирург не нашел свидетельств тому, что он пробил легкое, а отсутствие выходного отверстия говорило о том, что осколок по-прежнему находится в моем теле.

– Тут я ничего особенного не сделаю, могу лишь перевязать рану заново, – сказал доктор. – Она у вас немного неровная, так что я сошью куски кожи, чтобы избежать заражения.

И прежде, чем я успел осмыслить слова хирурга, санитар поднес к моему лицу маску, пропитанную эфиром.

– Вдохните, – донеслись до меня слова доктора Якоба.

Я постарался сделать вдох настолько глубокий, насколько позволяла боль в груди, однако никакого эффекта не последовало.

– Так-так. – Доктор посмотрел на меня и приказал: – Мы не можем терять время, вдыхайте глубже.

Подчиняясь командам доктора, я попытался удвоить свои усилия, чтобы вдохнуть как можно глубже, но почувствовал лишь легкую дремоту.

Доктора явно рассердило, что эфир на меня не подействовал. Он перевернул меня на правый бок и резко сказал: