Книга Дуэль с судьбой - Барбара Картленд

— Спасибо, мистер Гейлорд.

Взяв Ровену за руку, маркиз повел ее прочь из комнаты.

Они молча шли обратно по коридору, и Ровена вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Так маркиз собирался жениться на ней еще до того, как узнал о ее родстве с герцогом Дунвеганом! Он принял такое решение, но не стал говорить ей об этом, а вместо этого уехал, предоставив считать, что ставит голубую кровь превыше чувств.

Они вошли в салон, и маркиз закрыл дверь.

Ровена остановилась у камина, а маркиз подошел к окну и встал так, как стоял в тот день, когда они впервые поцеловались, — повернувшись к ней спиной и глядя в сад.

В комнате повисла напряженная тишина. Затем маркиз произнес:

— Я победил, но победа эта кажется мне бессмысленной.

Ровена напряглась, решив было, будто маркиз собирается сообщить, что теперь, сделав ее своей женой, жалеет об этом своем шаге.

— Когда я поцеловал тебя впервые, я сказал, что чувствую себя так, будто нашел на вершине горы неизвестный горный цветок. То, что мы испытывали тогда друг к другу, было таким прекрасным, таким совершенным, что теперь я боюсь.

— П…почему? — Ровена не узнавала собственного голоса.

— Потому что я по собственной глупости наступил на этот цветок и чуть не раздавил его.

Снова наступила тишина, затем Ровена, запинаясь, произнесла:

— Почему… ты не сказал… мне?

— У меня не было такой возможности — ты так радовалась тому, что нашелся Марк, что не могла думать тогда ни о чем, кроме этого. И еще я знал, что мне обязательно надо ехать в Лондон. Я не мог отказать принцу-регенту, который попросил меня помочь в организации торжеств. Но я собирался вернуться к тебе сегодня и официально, со всеми подобающими церемониями, попросить оказать мне честь стать моей женой.

— Я не знала… что ты… передумал, — выдавила из себя Ровена.

— Невозможно рассказать, что я испытывал с тех пор, как сказал тебе, что не могу жениться на тебе. Наверное, дело в том, что я никогда раньше не знал любви — настоящей любви. Чувство застигло меня врасплох, и, хотя это было самое замечательное из всего, что мне приходилось испытывать, я не мог сразу пожертвовать условностями, вкушенными мне воспитанием и всей моей жизнью.

— И все же… ты… передумал.

— Меня заставил передумать Марк.

— Марк? — удивленно воскликнула Ровена.

— Когда на дороге в Ньюмаркет я понял, как сильно ты беспокоишься о нем, я вдруг понял: мне хотелось бы, чтобы моя жена относилась к нашему будущему ребенку именно так, как ты относишься к Марку.

Последовала долгая пауза.

— Я был таким педантичным и упрямым, планируя свое будущее, и просто забыл о том, что детям нужна любовь, любовь, которая должна стать частью семейной жизни, любовь, которую испытывают друг к другу отец и мать. — Маркиз глубоко вздохнул. — Думаю, в тот момент я понял, почему ты всегда такая красивая, почему у тебя и всей твоей семьи такие добрые, благородные сердца и почему Марк такой храбрый. Я восхищен его смелостью и независимостью и хотел бы видеть таким же собственного сына.

Ровена взглянула в лицо маркизу, и на глазах ее выступили слезы.

Ведь он лишь облек в слова то, что чувствовала она сама — в семье доктора Уинсфорда, несмотря на все невзгоды, царили мир и любовь, потому что доктор и его жена так любили друг друга.

— Оставив тебя, я вернулся домой, — продолжал маркиз, — сразу отправился к мистеру Гейлорду и сказал ему, чтобы он включил твое имя в наше родословное древо. Там не хватало только даты нашего бракосочетания, и я был твердо намерен жениться на тебе, как только вернусь из Лондона.

— Если бы ты… только… сказал мне, — пробормотала Ровена.

Она вспомнила, какой несчастной чувствовала себя в тот день, как негодовала на маркиза и как решила попытаться выбросить его из своей жизни с помощью дедушки.

— А в Карлтон-хаузе, — продолжал маркиз, — я понял, как навредил нашим отношениям, и поскольку я, как всегда, моя дорогая, знал, что ты думаешь и чувствуешь, я страшно испугался, что могу потерять тебя навеки. Поэтому вернулся сюда из Лондона рано утром и организовал наше бракосочетание.

Ровена молчала, и тогда маркиз произнес уже другим тоном:

— Я боялся, больше всего боялся, что герцог уговорит тебя отправиться с ним в Шотландию или что ты, моя драгоценная, умудришься каким-то образом воспрепятствовать моему приезду в ваш дом.

— Это было бы… довольно трудно… сделать.

— Но как я мог быть уверен в чем-то? Как я мог быть уверен в чем-то, кроме того, что хочу тебя? Как, например, сейчас.

И снова наступила тишина, а потом маркиз взволнованно произнес:

— Так неужели я потерял твою любовь?

Ровена, ловившая каждое его слово, услышала в голосе маркиза нотки отчаяния.

Так, значит, при мысли о том, что она разлюбила его, маркиз чувствовал то же самое, что Ровена, когда думала, что его любовь — не то, чего она так ждала и так жаждала.

Ровена любила маркиза так сильно, что не могла спокойно видеть его страдания.

Но все же на какую-то секунду она почувствовала себя слишком оробевшей, чтобы двигаться или говорить.

Затем она сделала несколько шагов по направлению к маркизу и заговорила, оказавшись у него за спиной. Маркиз по-прежнему смотрел в сад.

— Если ты… — прошептала Ровена, — если ты… поцелуешь меня… может быть… мы поймем… жива ли наша любовь и осталась ли она такой же прекрасной, какой была.

Маркиз резко обернулся, и Ровена увидела в глазах его пламя, которое было словно бы отражением чувств, пылавших в его сердце.

— Ты хочешь этого? — воскликнул маркиз. — О, моя дорогая! Ты действительно этого хочешь?

Глаза их встретились, и Ровене не потребовалось отвечать на вопрос.

Ее мягкие, слегка дрожащие губы ждали прикосновения губ маркиза.

Ровена так и не поняла, притянул ли он ее к себе, или же она сама прильнула к нему, но маркиз тут же обвил руками ее плечи и прижал к себе еще крепче.

Он поглядел долгим взглядом в лицо Ровены, красиво освещенное лучами заходящего солнца, и только потом губы его нашли ее губы.

На какую-то короткую секунду девушка испугалась, что им никогда больше не вернуть магии и очарования первого поцелуя.

Но тут ее обдало горячей волной восторга, еще более чудесного, чем в тот раз.

Сквозь тело Ровены словно прошла молния, причинившая легкую боль, но наградившая ее одновременно ощущением сопричастности к божественной сущности мира.

Это было то, чего она хотела, чего она жаждала и что боялась потерять навеки.