Книга Херсонеситы - Татьяна Корниенко

– Понимаешь, я не знаю, с чего начать… У нас так много всего. Если бы я работала экскурсоводом, наверное, привыкла бы. «Посмотрите на то, посмотрите на это…» А мне сейчас просто хвастаться хочется. Всем и сразу.

– Ну и хвастайся! Только выбери, с чего начать.

Тася вздохнула.

– Про князя Владимира и Кирилла с Мефодием мы уже говорили. Давай я с Суворова начну.

– Полководца, что ли?

– Ну да. Он, когда сюда прибыл, увидел нашу бухту – она тогда Ахтиарской называлась, – понял, что лучшей просто не существует, и сообщил об этом Екатерине Второй. Екатерина, как любой нормальный человек, тут же поняла, что бухта находится на самом кончике Крымского полуострова и если там флот поставить, то можно будет контролировать все Черное море. Это было – так, дай вспомнить – в 1783 году. Когда город построили, Екатерина приехала на него посмотреть. Представляешь, в карете, по бездорожью! Не только команды из столицы направо-налево раздавала… – Тася перевела дух. – Ну, какой из меня гид получается?

– Нормальный! Вещай дальше. Ничего, что я не на тебя, а в окно гляжу?

– Гляди. А мне все время кажется, что я лекцию читаю. Ладно, раз нравится, тогда продолжаю. Сам понимаешь: в Крыму – татарское ханство; в оконечности полуострова Россия флот строит; по морю турки плавают. Началось выяснение отношений.

– И, насколько я понимаю, продолжилось аж до войны с Германией.

– В общем, да. Сначала Крымская война, меньше чем через сто лет – Вторая мировая. Первая оборона Севастополя почти год длилась. Вторая – двести пятьдесят дней. Кстати, я в Интернете прочитала, что за это время немцы потеряли здесь триста тысяч человек. Ну, что тебе еще важного вспомнить? Давай про людей. Лев Толстой стал в Севастополе писателем. Его еще до «Войны и мира» «Севастопольские рассказы» прославили. И Даль, у которого четырехтомный словарь, тоже здесь служил. Грин «Алые паруса» задумал. Мы в его музее были, в бывшей тюрьме. Он там как политический заключенный сидел. Так нам на карте города показывали, где Ассоль жила, где с Греем встретилась, где Зурбаган, где Лисс[25]… О, Попов здесь радио испытывал! Пирогов впервые широко применил анестезию. Первые медсестры в госпиталях появились. Дашу Севастопольскую знаешь?

– Ее все знают.

– Ахматова маленькой по Херсонесу бегала, потом об этом стихи писала. Пушкин на мысе Фиолент, у Георгиевского монастыря, над морем размышлял. Наш адмирал Лазарев Антарктиду открыл вместе с Беллинсгаузеном. Севастополем Папанин возглавил первую в мире дрейфующую на льдине станцию. В начале двадцатого века первые российские летчики тоже тут базировались, на Качинском аэродроме, может, слышал? А военных героев – тех вообще не сосчитать. В общем, людей столько-столько-столько! Ты потом дома на сайт зайди и сам почитай. Нам выходить пора.

«Я-то почитаю, а вот Дионисию, наверное, лучше слушать и видеть».

– Тася, ты как думаешь, почему в небольшом городе столько всего – и великих людей, и событий? Я понимаю, моя Москва. Столица все-таки. Древняя. А тут…

– Я тоже у деда спрашивала. Он говорит, что город всегда был флотским. А флот – это самые передовые технологии, научные разработки, уровень образования, культуры. И правила жизни – честь, достоинство, слово офицера…

– Эвдаймония.

– А? Что? Что ты сказал?

– Да так, не обращай внимания… Ну, ты решила, куда меня поведешь?

– Решила. К самому первому севастопольскому памятнику – Казарскому.

* * *

– Вот. Этот самый первый!

– Скромненький… – Евграф обошел невысокий постамент с древней вёсельной лодкой наверху.

– Зато история у него – супер! Рассказываю. Когда в Севастополе флот появился, туркам это совсем не понравилось. Наши, сам понимаешь, тоже от турецкого флота были не в восторге. И вот однажды наш бриг «Меркурий» встретился с двумя турецкими кораблями. Бриг – небольшой, всего восемнадцать пушек. А у турок на двоих – сто восемьдесят четыре.

– Ничего себе перевес!

– Вот именно. Естественно, турки, как нормальные люди, предложили команде брига сдаться в плен со всякими там цивилизованными гарантиями. У них, кстати, на одном из кораблей находился адмирал. Командовал «Меркурием» капитан-лейтенант Александр Иванович Казарский. Он обратился к команде, и она ответила, что сдаваться – недостойно чести русского моряка. Наши начали стрелять. Офицеры на совете постановили, что если турки начнут одолевать, идти на таран, а кто последним останется, должен взять пистолет и взорвать боезапас в крюйт-камере – это помещение такое для хранения пороха. Чтобы никто не посмел спустить морской российский флаг, его намертво приколотили к мачте. Бой четыре часа продолжался. У турецких кораблей оказались перебиты мачты, и турки признали поражение. Это со своими-то ста восьмьюдесятью четырьмя пушками! «Меркурий», конечно, тоже пострадал… А еще знаешь, Евграф, что мне запомнилось? Когда в корпусе нашего брига образовалась пробоина и в трюм хлынула вода, матрос Гусев закрыл дыру своим телом и потребовал припереть его бревном. Гусева вдавили в борт вместо заплаты, а когда все закончилось и его вытащили, он уже умер. Через пять лет командующий Черноморским флотом адмирал Лазарев предложил установить памятник с надписью: «Казарскому. Потомству в пример».

– Да, круто… Я слышал – «бриг „Меркурий"», «бриг „Меркурий"», но как-то в подробности не вдавался. А тут!..

– Вот именно. Дед сказал, что эта морская победа известна во всем мире. И знаешь, что самое интересное? До Казарского на «Меркурии» был другой командир. Так вот, накануне он оказался точно в такой же ситуации и сдался в плен вместе с экипажем. А когда «Меркурий» сражался, он находился на одном из тех самых турецких кораблей и наблюдал за боем. Как же его фамилия? Мне же дед называл! Не могу вспомнить.

– Тась, а и не вспоминай. Мы Казарского помним: он заслужил. А чего слабака вспоминать? Хорошо, что таких тогда мало было. Иначе бы вся история по-другому пошла…

– Может, и не мало, просто о них никто не знает. Когда памятник ставили, Казарского уже не было. Он оказался честным, неподкупным, и поэтому флотские воры-интенданты во время ревизии отравили его мышьяком…

– Ты это правду говоришь? Свои своего? После такого подвига?!

– Ну какие «свои»? Говорю же – воры…

Евграф поднял глаза.

– «Потомству в пример»… Сильно сказано. Тася, бриг – это же парусное судно? Почему тут лодку изваяли?

– Символ. Трирема – древнее военное судно.