Книга Париж в любви - Элоиза Джеймс

— Если я нажму, — заметила Анна, проводя пальцем по треснувшему оконному стеклу, — то оно выпятится наружу. Видите? Вот это круто!

Мое сердце колотилось в груди, предвещая неминуемый удар, поэтому я удалилась в спальню. На кровати была вмятина — наверно, тут отдыхала особа, которая смотрела телевизор вместо того, чтобы убирать номер, и была столь любезна, что оставила его включенным, чтобы постояльцы тоже получили удовольствие. В эту минуту мне ничего так не хотелось, как вернуться в гостиную и наорать на супруга, одновременно выкидывая мой чемодан в треснувшее окно. Но тут появился мой шестнадцатилетний призрак, который прошептал: «Только не при детях». Скрежеща зубами, я легла на кровать и принялась смотреть телевизор. Разумеется, передачи шли на французском языке, так что я не поняла ни слова. В тот момент мне казалось, что хуже не бывает.

Но день еще не кончился.

Я заранее заказала столик для праздничного обеда в очаровательном загородном ресторане, который славился своей традиционной кухней. Итак, мы принарядили детей (причем для того, чтобы заставить мальчишку-подростка надеть рубашку, застегнутую на все пуговицы, нужно чуть ли не распоряжение парламента) и отбыли. По пути в ресторан в машине ощущалась напряженность. Лука не мог смириться с моим выбором одежды, а Алессандро затаил обиду на то, что мне не понравился отель. Но я делала глубокие вдохи и взывала к дзен-началу в себе — я всегда собиралась заняться дзен-буддизмом. Сейчас был самый подходящий момент!

Снаружи ресторан был увит плющом и украшен цветами; внутри — крахмальные белые скатерти и поклоны официантов, а также большой плакат с надписью крупными буквами: «НИКАКИХ СОТОВЫХ ТЕЛЕФОНОВ» на нескольких языках. Нас проводил к столику очень, очень французский официант.

Я подозреваю, что большинство людей борется с предрассудками того или иного рода. Судя по тому, как французы расплываются в улыбке, объявляя, что никогда бы не догадались, что я американка, я склонна думать, что многие из них выбрали моих соотечественников в качестве объекта презрения. Что касается меня, то постепенно у меня выработалась стойкая неприязнь к типичному французскому официанту — высокомерному, самоуверенному и самодовольному типу в черном. Мне особенно отвратительна привычка таких субъектов запугивать своих клиентов, доводя их до раболепной благодарности. В таком приниженном состоянии клиенты просят совета, который неизменно дается с едва скрываемой галльской насмешкой.

Сейчас Алессандро вел именно такой разговор с официантом на предмет шампанского. Мы решили, что в честь шестнадцатилетия нужно поднять тост, но поскольку я опасаюсь давать детям алкоголь (что кажется нелепым и итальянцам, и французам), то заранее оговорила коктейль «Мимоза». Таким образом Алессандро в качестве нашего семейного представителя, бегло говорящего по-французски, вынужден был объяснять концепцию «Мимозы» нашему в высшей степени надменному официанту.

Вряд ли нужно говорить, что этот месье едва сдерживал негодование при мысли о том, чтобы вливать сок в вино. Я чувствовала, что меня осуждают, и даже Алессандро завелся. И в эту минуту зазвонил его сотовый. Чело месье потемнело, но Алессандро открыл телефон и нажал не на ту кнопку, включив громкую связь как раз в тот момент, когда группа итальянских родственников на том конце закричала Луке: «Buon compleanno».[92] Секундой позже они начали петь свои поздравления.

— Отключи телефон! — рявкнула я Алессандро.

— Я не могу! — прошипел он в ответ. — Это же моя мать.

Я готова была сквозь землю провалиться. Степенные нарядные пары, сидевшие вокруг, повернули головы в нашу сторону. Судя по шуму, исходящему из сотового, Марина подносила телефон всем по очереди, и собравшиеся за столом итальянцы выкрикивали наилучшие пожелания Луке. Тут Алессандро взглянул в сверкающие черные глаза официанта и спросил (смиренно): «Вас не затруднит, если мы закажем по бокалу шампанского для детей?»

Так подтвердилась уверенность месье в том, что он властелин Вселенной, и он удалился величественной поступью, причем гордо поднятые плечи выражали презрение. Он вернулся с четырьмя большими бокалами шампанского, затем, испепелив нас взглядом, поставил на стол две неоткупоренные бутылки сока.

Нам удалось сделать заказ, но к этому времени мой шестнадцатилетний призрак был давно забыт, и я потеряла и контроль над собой, и самоуважение. Когда Алессандро рискнул высказать мнение, что мне нужно следить за собой, иначе я превращусь в свою мать, я решила, что нам пора скрыться с глаз наших детей.

— Куда вы уходите? — спросила Анна.

— Скажи официанту, что мы пошли выкурить сигарету, — ответил Алессандро.

— Но вы же не курите! — взвыла она.

Некоторые сцены должны оставаться между супругами, поэтому опускаю занавес, чтобы вы не видели, как мы орем друг на друга на тихой улочке, вымощенной булыжником. К тому времени, как мы вернулись за стол (примирившись с нашим супружеством), уже прибыло основное блюдо, а шампанское исчезло. Лука, виновник торжества, сидел с каменным лицом, охваченный отвращением подростка, которое я сразу распознала. Выражение его лица перенесло меня прямо в то лето, которое прошло под знаком белых брюк, вареного языка и неминуемого развода. Анна, воспользовавшись нашим отсутствием, выпила не только свое шампанское, но также и наше. Она глупо хихикала, а на голове у нее вместо шляпы ведьмы была пустая скорлупка от грецкого ореха. Анна изображала всех персонажей подряд из «Гарри Поттера», развлекая таким образом своего брата, который не знал, куда деваться. Я упоминала, что это был элегантный и очень солидный ресторан?

В самом начале нашего года во Франции я решила перепробовать все экзотические блюда и поэтому заказала сейчас местный деликатес: голову теленка. Это оказался маленький пирог, украшенный ярко-красным петушиным гребнем. Месье Официант снова появился и объяснил, что вареный петушиный гребень — идеальное дополнение к пирогу из мозгов, и их полагается есть вместе. В этот момент Лука прервал молчаливый протест и издал свой первый звук за всю вечеринку по случаю своего шестнадцатилетия: он притворился, что его сейчас вырвет.

Я даже не взглянула на зал, чтобы проверить, какое впечатление произвело поведение моих детей на других посетителей или на официанта. Мой взор был прикован к вареному петушиному гребню.

Мне вспомнились пристрастие моего отца к вареному языку и гнев моей матери по поводу покупок, которые семья не могла себе позволить.

За один день я вновь пережила целое лето из моего детства.

Петушиный гребень напомнил о глубоком отчаянии, охватившем нашу семью в тот июль, когда взрослые не замечали, что моя сестра практически перестала есть, и не могли говорить друг с другом спокойно, а тем более вежливо. А мы с Алессандро? Проспав ночь на роскошных, дорогущих простынях — либо на простынях, походивших на мешковину, мы все-таки разговаривали друг с другом на следующее утро. И мы бы обязательно заметили, если бы один из наших детей перестал есть. Мы научились не держать камень за пазухой из-за убогих отелей или чванливых официантов.